Томас Бриджер - Маленький большой человек
Моя бедная сиделка! Да будет ей земля пухом. Неделю спустя она ушла, а еще примерно через месяц я прочитал в газете о несчастном случае с ее «плимутом».
Клянусь Богом, я не из тех садистов, что пишут бесконечные скучные прологи, видя в них единственную возможность публичного самооправдания за то, что вообще взялись за перо. А посему не вижу смысла посвящать читателя во все перипетии своих поисков человека, действительно оказавшегося великим колонистом Запада.
Замечу лишь, что едва миссис Бар уловила мой интерес к «грязному старикашке», который «был в свое время ковбоем и индейским воином», как потащила меня сквозь тернистые дебри своей памяти. Не могу не сказать и того, что никто из персонала мервиллского дома престарелых (который я посетил сразу же после болезни) слыхом не слыхивал ни о каком «Пеппе, Стебе или Терре», как его величала миссис Бар.
Не помогло и упоминание о его славном ковбойском прошлом. Врачи смеялись мне в лицо. Сто одиннадцать лет?! Да ни один из их подопечных не дожил и до ста трех! В конце концов я пришел к убеждению, что они сговорились и решили скрыть от меня все сведения об искомом человеке в силу их неоспоримой ценности. Кроме того, это заведение, как и все ему подобные, было безбожно переполнено, а оживленное передвижение бесчисленных кресел на колесах по коридорам являло серьезную угрозу жизни тех, кто еще мог ходить.
Стоит ли говорить, как я был удивлен, узнав, что такие же учреждения есть в Карвеле, Харкинсвиле и Бардиле. Посетив по очереди эти города, я много говорил со служителями и их питомцами. Истории, рассказанные мне, в большинстве своем достойны отдельной книги каждая. Как-то я беседовал с одним древним стариком, говорившим басом и кутавшимся в пляжный халат. Лишь через полчаса я понял, что передо мной женщина… Мне удалось найти нескольких хрычей, что-то помнивших о своей жизни на Диком Западе. Они весьма охотно повествовали о днях своей юности, но стоило их отвлечь вопросами, касающимися конкретных событий, столь меня интересовавших, начинали клевать носом. Но среди них так и не оказалось ни Пеппа, ни Стеба, ни Терра, ни стоодиннадцатилетнего долгожителя, свидетеля битвы при Литтл Бигхорне.
Вы можете спросить, почему я так упорно верил в существование этого Пеппа, да и вообще в правдивость истории миссис Бар? Отвечу. Я вообще человек импульсивный, в чем, кстати, никогда не раскаивался. Кроме того, собирая коллекцию предметов индейского быта (обошедшуюся мне в несколько тысяч долларов), я проникся жгучим интересом к Старому Доброму Западу. И наконец я до сих пор храню экстренный выпуск газеты «Бисмарк трибюн» (Дакота, 6 июля 1876 года), в котором приводится первый список погибших солдат генерала Кастера. Так вот, в этом списке ЕСТЬ ИМЕНА Пепп, Стеб и Терр. Они, естественно, значатся как убитые, но та же газета признает, что тела многих были страшно изуродованы и это сильно затруднило опознание.
Мне почему-то казалось, что Стеба могли убить, приняв за шпиона индейцев племени арикара. Если бы «старый пенек» миссис Бар был бы индейцем, она непременно отметила бы эту деталь, но, с другой стороны, описывая его, моя незадачливая сиделка упоминала о его коже как о «затертой клеенке», ни слова не сказав о цвете. Однако всем известно, что далеко не все индейцы сильно загорелы и что краснокожих в прямом смысле слова среди них нет вовсе.
Но я нарушил свое обещание не вдаваться в подробности… Нет ничего невероятного в том, что Пепп, Терр или, скажем, Стеб благополучно пережил кровавую бойню и, по одному ему ведомым причинам, скрыл свое существование от властей, журналистов и историков. Возможно, вследствие тяжелых ран он долго (почти три четверти века!) страдал амнезией, а затем внезапно память вернулась к нему, причем в такое время и в таком месте (где его окружали светочи медицины вроде миссис Бар), что правдивые рассказы ветерана прозвучали бредом выжившего из ума паралитика. Так оно в принципе и могло быть, но долгие и кропотливые поиски убедили меня в том, что все же это мало похоже на правду. Ведь сама миссис Бар в последний раз видела таинственного Пеппа, или, как бишь его там, Стеба, в 1945 году! Если уж возраст в сто четыре года вызывает, мягко говоря, изумление, то сто одиннадцать лет звучат просто абсурдно.
Смех, да и только. Я допустил глупейшую ошибку, когда, зайдя к отцу, дабы забрать мою ежемесячную «стипендию» (что, к сожалению, требовало личного присутствия), на его невинный вопрос «Чем ты был занят, Ральф, последние четыре недели?» — честно ответил: «Разыскивал стоодиннадцатилетнего ветерана, бившегося при Литтл Бигхорне!»
В глазах отца появилось отсутствующее выражение, а зажатый в зубах мундштук начал угрожающе потрескивать… Меня спасло лишь внезапное появление его секретаря с депешей из Гонконга, колонии, где мой достойный родитель строил отель. Бормоча что-то о слабоумных отпрысках, бессмысленно транжирящих свою жизнь, он вскрыл конверт и погрузился в чтение. Отцу вскоре предстояло разменять девятый десяток. Мы с ним никогда не были близки.
Уже смирившись с неудачей своих попыток и намереваясь вернуться к труду всей моей жизни — фундаментальной монографии о происхождении юго-западной luminaria (христианского светильника, являющего собой свечу, помещенную в бумажный кулек с песком), которую начал несколько лет назад после посещения местечка Таос в штате Нью-Мексико, — я уже перебирал черновики и заметки, когда получил любопытное письмо, больше всего походившее на форменное надувательство:
«Дарагой сер я праслышал што вы меня исчете — именна меня паскольку в этай багадельни нет никаво другова кто бы слыл как я гироем учавствовал в старых добрых сражениях на Гронице и знавал лично гинерала Кастера, Веселава Быка, Дикаго Билла, негадяя па празванию Ухавертка, др. а так жа пережил дастапамитный бой у Литтл Бигхорна то бишь паследний паход Кастера.
Здесь я живу как заключоный. Мне сто и адинадцать лет но буть у меня мой верный Кольт я бы уш парасчистил себе дарогу на волю. Аднака у меня его нету. Вы пясател и я прадам вам маю историю за 50 тысяч долароф што страшна дешево если вспомнить што я видать как паследний сведетель всево.
Ваш друг
Джек Кребб».
Почерк был просто кошмарным (если эти каракули вообще можно назвать почерком), я расшифровывал письмо весь день, и приведенный выше текст следует рассматривать лишь как одно из возможных его толкований. На листке бумаги стоял штамп мервиллского дома престарелых, куда, как вы помните, я и направил свои стопы прежде всего, но ничего там не нашел. Однако требование пятидесяти тысяч нагляднее всего прочего свидетельствовало, что этот человек существует и, похоже, не так уж выжил из ума.
