Луис Ламур - Как был покорен Запад
— Лилит… что ты собираешься делать?
Младшая сестра плотнее укуталась в одеяло, которым была обернута одежда под парусиной.
— Не знаю. Единственное, что я умею — это играть на своем старом аккордеоне и немножко петь. Но мне нравятся люди. Я хочу быть там, где много народу… где происходят разные события… И мне хочется иметь красивые вещи.
Ева вслушивалась в говор реки. Сколько людей на протяжении столетий сидели вот так по ночам, слушая голос бегущей воды? Сколькие из них сидели у этой самой реки? Она вспоминала, как один человек рассказывал папе о странных курганах в краю Огайо, громадных искусственных холмах, насыпанных с никому не известной целью никому не известным народом, куда более чуждым, чем можно вообразить. Вот эти самые люди могли сидеть возле этой реки — могли здесь сидеть строители курганов, индейцы, первопроходцы… кто знает?
Она подняла глаза к деревьям. Какие они громадные, старые… просто великаны… нелегко будет расчистить
здесь участок земли. Но потом она вспомнила, что мельком заметила луг, лежащий за этими деревьями… только мгновение она видела его, но он остался в памяти — большой луг, поросший высокой зеленой травой. Может быть, и не придется расчищать землю в лесу.
Это надо будет обдумать…
* * *За много миль от нее Лайнус поднялся с рассветом и взялся за работу. Починка каноэ заняла больше времени, чем он рассчитывал, потому что там оказалась вторая трещина, которую он сначала не заметил. Пришлось опять идти в лес за корой. Он долго выбирал, наконец нашел такой кусок, который его вполне удовлетворял… и понял, что тянет время.
Ничего тут на острове не было завлекательного, но он не хотел уходить. Стоит только двинуться вверх — и каждый гребок весла будет отдалять его от Евы.
Лайнус хотел погулять в Питтсбурге, а потом отправиться в Нью-Йорк или еще куда-нибудь и поглядеть на океанские волны, о которых столько слышал. Должно быть. чертова прорва воды, еще больше, чем Большое Соленое Озеро, а некоторые говорят, что океан пошире, чем Великие Равнины. Он продолжал думать про Питтсбург, про это море-океан… но за всеми этими раздумьями таились мысли о Еве.
Он старательно пришил заплату, потом выпрямился — и увидел, что к острову приближается долбленка, подгоняемая неслышными усилиями двух гребцов.
— Здравствуйте! — окликнул его человек, сидящий на носу долбленки. Одет он был в линялую красную рубашку, на лице сияла широкая приветливая улыбка. — Вы куда — вверх, вниз?
— Да вот, поправлю это каноэ и двину в Питтсбург.
Они остановили лодку в тихой воде у пристани, и человек в красной рубашке предложил Лайнусу жевательного табаку. Тот поблагодарил и отказался.
— Мы людей повстречали на реке, ниже водопада… Харви их фамилия. Так вот эти Харви говорят, жуткий случай там произошел. С ихними друзьями.
У Лайнуса внутри что-то замерло. Он поднял глаза:
— Случай, говорите?
— Какие-то люди, которые путешествовали вместе с этими Харви, в непогоду поплыли не в тот рукав реки… и их пронесло через водопад.
— Как фамилия людей этих, не слышали?
— Прескотт, так вроде бы… эти Харви говорят: хорошие люди были. — Он помедлил, жуя табак. — Харви сказал, что сына потерял в схватке с речными пиратами где-то в этих местах.
Лайнус мотнул головой на остров у себя за спиной.
— Он прямо вон там похоронен. А что насчет Прескоттов? Кто-нибудь спасся?
— Харви не знает. Он был уже на двадцать миль ниже по течению и не видел никого из них, ну, и думает, что все погибли, всей компанией…
Подал голос человек, сидящий на корме долбленки.
— Пора нам дальше грести. — И улыбнулся Лайнусу. — Сдается мне, приятель, вам тоже надо поторопиться, а то, я вижу, у вас виски на исходе.
Лайнус вернулся к своей работе и закончил ее в считанные минуты. Поднял каноэ, столкнул на воду. Постоял, глядя, не появится ли где течь, но днище было сухим. Пока он так стоял, в голове у него была пустота — просто стоял и тупо смотрел на дно каноэ.
Наконец он начал грузить свою пушнину, размышляя за работой, и к тому времени, когда каноэ было загружено, понял, что не хочет жить в мире, где нет Евы.
Душа у него как будто опустела — ни чувств, ни воли — ничего. Девицы и виски Питтсбурга его больше не манили; даже желание посмотреть на океан представлялось ему сейчас пустым и бессмысленным капризом.
Она погибла… Ева погибла.
До этой минуты он не сознавал, как много она для него значит. Долгие годы он жил, думая лишь о себе. Он был свободен… и одинок.
Ева спокойно вошла в его жизнь со своим собственным одиночеством, и, страшась этого одиночества больше, чем ущерба для собственной гордости, пришла к нему. Спокойно и честно попыталась завоевать его.
В ней не было искушенности, не было женского искусства. Просто честная, открытая, искренняя девушка… он был нужен ей… а она была нужна ему.
Он горько раздумывал о годах, пролетевших так быстро, и наконец понял, что нетерпение в нем порождено его собственным одиночеством… оказывается, он нуждается в ком-то, в человеке, о котором он мог бы заботиться. Поначалу его странствия были рождены любовью к незнакомым, диким краям — к свободной, открытой земле с ее величественными горами, реками, текущими Бог знает откуда, с ее возвышенной красотой… но через какое-то время оказалось, что одной только незнакомой земли еще не достаточно.
Теперь, когда Евы не стало, он понял это.
Но… а если она жива? Может, она в эту минуту лежит там где-то на берегу реки, одинокая, раненая?
Он достаточно долго жил в диких краях и из опыта, своего и чужого, хорошо знал, какие невообразимые тяготы и мучения может перенести человеческое тело. В горах любому известна история Хью Гласса, которого порвал медведь-гризли и бросили умирать спутники; но он прополз сотню миль, а потом прошел пешком еще несколько сотен, бился со стаей волков за дохлого бизона — и сумел выйти к людям.
Любому в горах известна история Джона Коултера, которого сиксики-черноногие прогнали сквозь строй, любой знает, как он сумел прорваться через линию воинов и, голый, в чем мать родила, удрал, а черноногие бросились за ним в погоню. Он убил самого первого из преследователей его собственным копьем и исчез, ушел босиком через горы; ноги у него превратились в жуткое месиво мяса и крови… но он ушел от погони и выжил.
Лайнус знал сам по крайней мере двоих людей, которые выжили после того, как с них сняли скальп… а рассказов таких слышал множество.
Он уложил последний тюк шкурок, накрыл груз оленьими кожами и привязал покрышку к бортам. Больше он не раздумывал. Он действовал быстро, потому что хотел знать правду наверняка. Если она умерла, он должен в этом убедиться своими глазами. Если она лежит где-то, раненая и одинокая, он должен прийти ей на помощь.
