Томас Берджер - Маленький Большой Человек
– Дедушка, хочешь знать, что я делал у солдат? – потому что сам бы он никогда не спросил.
– Наверно, у тебя была очень важная причина,- говорит он.- Давай сперва покурим.
Так что мы покурили трубку, и тогда я говорю:
– А ты знаешь, кто был вождём у синих мундиров? Генерал Кастер.
Он попытался повторить имя генерала два или три раза, но не сумел, похоже «белое» имя генерала было для него пустым звуком.
– Длинноволосый,- говорю я.- Только на этот раз волосы у него были короткие.
– Теперь, наверно, у него волос нет,- говорит он, усмехаясь сам себе,- то был типичный индейский юмор.
– Уошито! – говорю я.- Тот самый, что был на Уошито!
– А, да,- довольно кивнул головой Старая Шкура Типи.- Я помню этот бой. То был плохой бой, но всё равно мы убили много солдат в высокой траве.
Ну, я был такой же упрямый, как и он, так что гнул свое:
– Разве никто никогда не говорил, кто там был во главе солдат?
– Белый человек был,- говорит старый вождь,- Там все были белые, если не считать несколько развед-чиков-осаджей, так что, должно быть, белый человек был потому, что за осаджами никто не пойдет.- И дальше он принялся вспоминать о своих стычках с осаджами, когда он был молодым, и я не скоро смог его опять вернуть к теме нашего разговора.
– Раньше у этого Кастера волосы были по плечи,- говорю я.
– Как у Шайена? – спрашивает Старая Шкура.
– Нет, он в косы их не заплетал.
– А-а-а, тогда как у белой женщины,- говорит вождь.- Он что был химанехом?
И тут я даже обиделся за Кастера. Сейчас это может показаться смешным, но у меня было чувство, что я чем-то ему, Кастеру, то есть, обязан. В конце концов я пережил его, и слава Богу, и пусть он мне не нравился, но впечатление всё-таки произвёл, особенно своей смертью. Он был ни на кого не похож. Он был личностью, что да, то да. Может, он и был сукин сын, но выдающийся, он ни от кого не зависел. Никогда не ныл, не распускал слюни, ни перед кем не пресмыкался, пусть даже и перед самим президентом Штатов.
Но, думаю, передать это индейцам я никогда не смог бы, ибо независимость среди индейцев не исключение, а, скорее, правило, и, значит, не является проявлением каких-то особых достоинств. Да и никто из них не смог бы – не важно какое бы высокое место он ни занимал: ни Неистовая Лошадь, ни Сидящий Бык, ни Ссадина – приказать двумстам индейцам лечь костьми вместе с ним,- вот в этом-то и разница. А Кастер смог и без всякого. Так что белый назвал бы его принципиальным, и в то же время, с точки зрения индейца, его можно назвать человеком без всяких принципов вообще, тем более, что в отличие от дикарей солдаты не сражались ради удовольствия.
Я решил прекратить разговор на эту тему. Но как я и думал, Старая Шкура теперь проявил к разговору интерес. Он говорит:
– Я хочу, мой сын, пойти посмотреть на этого необычного человека или на то, что от него осталось. Отведи меня на гребень.
Я бы охотнее лёг в костёр, чем стал бы делать это. Но Старая Шкура Типи заметил, что воинов в деревне нет, они за много миль отсюда ниже по течению реки, а женщины и дети ещё вчера вечером намаялись увечить и раздевать трупы солдат, так что здесь будет тихо, а я мог бы нацепить на себя наголовник, такой как у Младшего Медведя, замшевую рубаху, ноговицы и раскрасить свое лицо. Не говоря уже о том, что я буду с ним…
Ну, и эти его жёны помогали мне облачаться в этот мой наряд, подрезали снизу запасные ноговицы вождя – при этом присутствовало двое ребятишек, думаю, его дети, шести-семи лет всего лишь, а ему тогда было не меньше девяноста – и мне нужна была набедренная повязка, так что одна из его жен дала мне линейный флажок роты Седьмого кавалерийского полка, который представляет собой звездно-полосатый американский флаг с раздвоенным концом. И рад сообщить нашим соотечественникам, что я так никогда и не задействовал его для данных целей. Я никогда не позволял себе ругаться в дамском обществе и никогда не позволял ронять авторитет государственного флага, даже в самом критическом положении – я воспользовался тогда своим старым шейным платком.
Но эти жёны теперь уже вошли во вкус этого занятия; переодевая меня настоящим дикарем, они с хихиканьем стали цеплять мне на шею ожерелья и прочую Дребедень, а потом принесли расшитый бисером пояс, к которому только что прицепили несколько свежих скальпов.
Я запротестовал: «Нет, нет!», но они с сорочьим гамом уже нацепили его на меня, и рука моя задела волосы одного из скальпов. Волосы были совсем чёрные и жесткие на ощупь, и я схватил этот скальп и, потрясая им, спросил:
– Где вы его взяли?
Выменяли, говорят они, на скальп с белыми волосами, который дал им Белый Медведь; а выменяли у одного Лакота из Хункпапов, который сражался в верховьях долины во время первой атаки синих мундиров.
Не знаю, сможете ли по-настоящему понять, что чувствуешь, когда в руке у тебя скальп друга.
– Этот скальп, – сказала самая толстая жена, – принадлежал Чёрному Белому Человеку, которого хункпапа узнал как человека, который когда-то жил с их племенем и был женат на женщине-дакотке. «Что ты здесь делаешь?» – спросил хункпапа удивленно. «Не знаю» – ответил этот Чёрный Белый Человек. Его сбросила лошадь и он лежал на земле со сломанной ногой, ружьё валялось в стороне. «Значит, ты в нас стрелял. Поэтому я думаю, что должен тебя убить» – сказал хункпапа. «Я думаю, что ты должен»,- ответил ему Чёрный Белый Человек, так что хункпапа так и поступил.
Но даже так, уверен, всё же было лучше, чем всю жизнь протрубить дворником в Миссури.
Взяв Старую Шкуру за руку, я вышел из вигвама и мы через все стойбище Шайенов пошли к броду, который, значит, был совсем неподалёку, потому что через речку находилось селение миннеконжу. Все было так, как сказал вождь: все воины отправились сражаться и в лагере были только женщины, дети и старики, сидевшие на солнце и жевавшие беззубыми деснами. Некоторые женщины работали как обычно, а другие громко оплакивали своих погибших сыновей, мужей и братьев, потому что у индейцев тоже были потери, только они их не считали; наверно, человек сорок или пятьдесят. В стойбище Шайенов воздвигнут погребальный типи, в котором на помосте уложили тела павших, убили несколько лошадей и их остовы расположили у входа в это типи наподобие спиц колеса.
На солнцепеке играли дети. Я видел мальчика с маленькой игрушечной лошадкой из обожжённой глины; эту лошадку украшала любопытная попона – свернутый зелёный банкнот. Встречались и другие сувениры, напоминавшие про Седьмой кавалерийский полк: одна женщина была одета в синий френч с нашивками капрала, несколько детишек перебрасывались полевой кавалерийской шляпой, а в одном месте на земле валялись армейские подштанники с именем бывшего владельца, вышитым на поясе, ещё дальше попались рубашка, затвердевшая, как пергамент, от запёкшейся крови, рваные брезентовые патронташи, ненужные сапоги. У брода было ещё большее количество такого барахла; мальчики в реке купали лошадиный табун, при этом среди индейских пони выделялось несколько крупных гнедых жеребцов со знакомым тавром «7 КП».