Уилл Генри - Золото Маккены
Но тут, с исчезновением Энха, обнаружилась страшная вещь. Все люди различных родов, которые полагали, будто кто-то в их собственном племени также хранил тайну, принялись расспрашивать о своём собственном хранителе. И тогда-то они обнаружили, что один только Энх и ведал о тайне.
— Так что, поверь мне, — жестикулировала сморщенная карга, тыкая когтистым пальцем в Маккенну, — тут-то всерьёз и началось волнение, которое потом только возрастало. В самом деле, — продолжала она, — достаточно, чтобы распространиться по телеграфу апачей во всю ширь до самой Соноры и достичь зловредных ушей Пелона Лопеса. Пелон, конечно же, припылил галопом в Аризону, собирая по пути свою банду, в том числе подобрав и эту несчастную предательницу собственного народа, ссохшуюся изменницу, старую ящерицу, ну прямо «Чудовище Хилы», по имени Малипаи.
При этой информации голубые глаза Маккенны чуть-чуть раскрылись, а древняя скво вынула из пожелтевших остатков зубов чубук трубки. Поводив по губам языком, она со значением плюнула в костёр и, порывшись в складках юбки, достала кисет, в котором белый человек узнал былую «сумку с амулетами», ею пользовались, чтобы хранить «ходденгин», иначе — «священной силы порошок» апачей.
Зажав щепотку между большим и указательным пальцами, старая дама сыпанула его в костёр. Пламя приняло на мгновение сине-жёлто-зелёный оттенок, как от обычной соли, но к тому же пустило вверх кольцо чистого белого дыма, столь большое и плотное, какое бывает при выстреле старинного мушкета с чёрным порохом. Тёмные губы Малипаи бесшумно задвигались, а глаза под мешками век на мгновение обратились ввысь, к утреннему солнцу.
— Это — для Йосена, — оправдываясь, объяснила она Маккенне, — невозможно предугадать, когда ему вздумается подслушать. Он чертовски пронырлив!
С минуту она собиралась с мыслями, припоминая.
— Что ж, — продолжала она, — ты знаешь, как всё случилось. Пелон, поскольку его мать была из рода Нана, явился прямо к нам, как только история о бегстве старика Энха с тайной Сно-Та-Хэй стала ему известна. К тому же у него была сводная сестра, которая жила с нами, поэтому он, без сомнения, ожидал выведать об Энхе у неё, если б ему не удалось многого добиться от нас, остальных.
— Это — женщина по имени Хеш-ке? — спросил Маккенна. — Та, безносая?
Старуха, запрокинув костлявую голову, зашлась кудахтающим смехом, словно гагара на закате.
— Хеш-ке! — фыркнула она. — Что это ещё такое? Новые глупости Пелона? Имя этой суки — Сэлли. Да, правда, это имя янки. Её мамаша — апачка, мать Пелона, делила своё одеяло с каждым ничтожеством, забредшим на нашу ранчерию. Одним из этих подзаборных бродяг был белый. Я не стану называть его имени — ты можешь знать его семью, с тех пор один её представитель далеко пошёл в политике Аризоны. Ну, неважно. Эта мамаша Сэлли, она думала придать своему отродью хоть какой-нибудь вес среди служащих индейского агентства и поэтому трезвонила, будто тот белый отросток и есть отец ребёнка. Ты можешь сам видеть, насколько белым мог быть этот «отец». Ха! Цвет моей кожи — что старое армейское седло, а я ещё на шесть тонов светлее её! Белый отец, а как же! Диос мио![18]
— Вообрази, — вздохнула она, — я — женщина многих добродетелей, но увы — разочарую тебя. Моих слабостей куда больше, чем добрых намерений, и величайшая из них — определённая неспособность противиться употреблению тулупаи.
Наименование это относилось к кукурузному спирту, который гнали апачи: по крепости он вдвое превышал фронтирный виски. Маккенна, которому не раз доводилось его отведать на нескольких ранчериях в пору своих скитаний, понял великую печаль Малипаи. То была жидкость, находившая самые разные применения. Она могла гореть в фитильной лампе. Могла размягчать кожу. Могла прижигать раны. Обесцвечивала ткань. Дезинфицировала хижину после оспы, туберкулёза или воспалении желез. Удаляла ржавчину из старого ружья. Из неё делали притирание, исцелявшее конскую хромоту, и жидкое лекарство, вынимавшее винтообразных червей из шкур больных коров. Но ни в коем случае её не следовало употреблять внутрь. Если только вы не стремились кремировать собственный желудок или проделать в нём сквозную дыру.
— Прими моё искреннее сочувствие, мать, — кивнул бородатый золотоискатель. — Я сам пережил этот опыт.
— Валиент! — вскричала старуха. — Какая доблесть! Я знала, что ты настоящий мужчина. Сколько же ты страдал после?
— От тулупаи? Всего неделю или около. Я принимал не больше маленькой чашки за раз. И конечно, тому уже достаточно лет.
— О да, — промолвила старая дама с новым глубочайшим вздохом сожаления. — Когда мы молоды, ничто не берёт, даже тулупаи. Но ты должен вспомнить, что я больше не девчонка, Маккенна. Вот так оно и случилось: когда Пелон прибыл в нашу деревню, он узнал, что Энх передал секрет мне, и в этой связи вспомнил о моей широко известной слабости. Чтобы выдавить из меня всё известное о Сно-Та-Хэй, ему пришлось потратиться всего на один небольшой кувшинчик тулупаи, да, быть может, полчаса на то, чтобы перелить окаянное зелье из ольи мне в желудок. Ай, Мария!
Тут Маккенна нахмурился.
— Я не понимаю, мать, — сказал он. — Если Пелон добыл от тебя тайну, для чего выслеживать старика Энха? И зачем, пор Диос, он держит меня?
— Очень просто, — пожала плечами старая дама. — Я так напилась, что начисто позабыла всё о каньоне. Не могла припомнить ни одной чёртовой мелочи, кроме того, что Энх рассказал мне, как туда добраться, и нарисовал на песке те же карты, что и тебе. В моём уме они были словно отражение в зеркале. Но этот тулупаи обесцветил мои мозги словно мешковину, из которой делают платье. Эх!
— И в самом деле, эх! — заметил Маккенна. — Что дальше?
— О, совсем немного. Ерунда. Ну, Пелон взял меня с собой на охоту за Энхом, думая, что память ко мне вернётся. Он знал, что пытать меня бесполезно: ведь я тоже из апаче!
— Ясное дело! — ответил Маккенна.
— Потом ещё возникло это дело с Сэлли. Пелону был кто-нибудь нужен, чтобы занять Мартышку во время поездки. Этому женщина нужна ежедневно. И вот Пелон взял с собой свою сводную сестрицу с ранчерии, а также эту девушку-пима, которая была чем-то вроде рабыни в лагере мескалеро, которую мы встретили по дороге и за которую Пелон заплатил хорошую цену: три полных патронташа для винчестера и хорошую лошадь. Он не крадёт у соплеменников своей матери, этот Пелон, он славный малый.
— Очень славный, — кивнул Маккенна, — я у тебя в долгу, мать. За всю эту добрую речь. Коль ты понимаешь, как нелегко человеку, когда он не знает, что замышляют его враги.
