Макс Брэнд - Бандит с Черных Гор
— Когда вы сможете выйти на работу?
— Завтра утром, — сказал Дюк, вспомнив данное шерифу обещание быть сегодня вечером на балу. — Завтра рано утром.
Ранчер пожал плечами:
— Что ж, составим договор.
7. ГНЕВ И ДИКОЕ БЕШЕНСТВО
Половина трехмесячного аванса очутилась в кармане Тони Саматти, чему тот был несказанно рад. Вторая половина пошла на покупку подержанного седла и сбруи. И вечером того же дня Дюк оседлал Понедельника. Стоит ли напоминать, что он все-таки отправился на бал в «Уорнерс Спрингс», хотя его наличный капитал оставлял желать много лучшего.
Он свернул с Главной улицы. Не хотелось, чтобы жители Хвилер-Сити немедленно познакомились с достоинствами его сивого. Мало ли, вдруг колесо Фортуны сделает лишний оборот и ему придется удариться в бега, — вот тогда они и узнают, что за коня он приобрел!
Дюк почувствовал, как у него растут крылья. Он стал хозяином скорости, а это делало его свободным. В войне против общества, начало которой он так расчетливо оттягивал, но которая, как он понимал, абсолютно неизбежна, Понедельник будет ему союзником куда более верным, нежели огромное количество вооруженных мужчин, клянущихся якобы умереть за него.
Конек шел мерной рысью. Не так уж и торопился Дюк попасть в бальный зал. Кто знает, какая ему там уготована встреча?
Он подъехал к дощатому навесу, под которым были привязаны лошади, потому что начавшийся было тихий дождь все больше и больше набирал силу. Пристроив у коновязи своего нового друга, направился к павильону. Павильон был бревенчатый, но архитектурой напоминал гигантскую палатку, причем боковые стены по мере надобности, в зависимости от погоды, поднимались. Теперь, когда начался сезон дождей, боковины были опущены. Внутри уже вовсю наяривала музыка. Он узнал рокот банджо. Слышался пронзительный голос кларнета, бренчание пианино, грохот барабана, и сквозь все эти звуки пробивалась отчаянная скрипка, на которой несчастный Поп Филд пиликал своим смычком что было сил.
Воспоминание о Попе Филде, о том, как решительно этот коротышка выступил сегодня против него, остановило Дюка. Но в итоге он просто заставил себя улыбнуться, пожать плечами и тронуться вперед. Остановившись в дверях, Дюк осмотрелся. В холле с дюжину мужчин спокойно себе покуривали, а две или три девушки, только что прибывшие в сопровождении кавалеров, снимали дождевики. Здесь стоял точно такой же шум и гам, как и внутри, болтовня почти перекрывала звуки музыки. Но когда он, перешагнув порог, снял свой непромокаемый плащ, постучал об пол сапогами, чтобы стряхнуть с них капли воды, все разговоры — даже внутри — немедленно стихли и воцарилась только музыка, которой аккомпанировало шарканье подметок по крепкому полу.
Дюк оглянулся еще раз. Нет, чужих здесь не было. Вот стоят группкой человек пять, он знает этих парней; вежливо и с приятной улыбкой поздоровался с ними по очереди, и они ответили на приветствие, но как едва живые, еле ворочая языками. Что касается девушек, то они сделали вид, что даже не заметили его. Одна одергивала платье, другая была занята прической, третья шепталась с четвертой именно в этот момент, и так далее. Потом они с достоинством продефилировали мимо Дюка в зал, ведомые своими кавалерами.
Дюку показалось, что на лицах молодых людей, с которыми он только что поздоровался, заиграли довольные усмешки; во всяком случае, они тут же принялись усиленно затягиваться табачным дымом и многозначительно уставились в грязноватый пол. Боже упаси, никто из них не издевался над Дюком, однако он прекрасно понимал, что означает этот обмен важными, понимающими взглядами. Девушки просто-напросто холодно презирали его, и ничего тут не поделаешь. Их презрение было воспринято молодыми обожателями как собственный триумф.
После такого немыслимого удара у Дюка закружилась голова. Единственным его желанием было как можно скорее бежать отсюда. Но он стоял в окружении мужчин из трех окрестных местечек, подвергаясь прямо на их глазах невероятному унижению; уже завтра везде будут знать о жесточайшем позоре, который он вынужден был испытать. Кровь отхлынула от лица, и Дюк побледнел. Да будут благословенны небеса, не наделившие его семьей, которая после сегодняшнего вечера была бы навеки унижена и оскорблена!
Он подошел к дверям и увидел Жанетту Миллер, голубоглазую девушку, которая плясала, пожалуй, лучше всех в городе. Она, как обычно, кружилась в танце, весело разговаривая с партнером, заливисто хохоча. Она ничуть не изменилась! В самом деле, даже помолодела, и глаза ее светятся таким дружелюбием! Продвигаясь мимо танцующих, Дюк поймал ее взгляд, сердечно улыбнулся и склонил голову. Но Жанетта пронеслась мимо него, никак не отреагировав на совершенно очевидную любезность. Она даже не дала знать, что заметила молодого человека!
Тем не менее она все прекрасно видела. Их взгляды встретились, как встречаются две протянутые для рукопожатия руки, и никто бы не посмел отрицать это. И вот она еще раз пронеслась мимо него в танце, продолжая хихикать и болтать со своим огромным партнером, обутым в тяжелые сапожищи, Хеллом Джексоном.
За такой короткий промежуток времени Дюку был нанесен второй удар. Не помогло ему и то, что он, как всегда, стоял не дрогнув, вытянувшись во весь рост; не помогло и то, что на ясном лице его блуждала прежняя знаменитая улыбка. Бледность гнева и позора на его лице смешалась с тюремной бледностью. И опять же: разве не слышал он за спиной ехидные смешки, приглушенное злорадное бормотание, которое все больше и больше превращалось в откровенно издевательские разговоры? Нет, совершенно ясно: эти парни в вестибюле покуривают и внимательно наблюдают за приемом, который оказывают здесь Дюку, с тем чтобы завтра же разнести повсюду весть о его жестоком поражении.
Как такое вообще могло произойти?! И вот опять, еще одно искушение. Он заметил рыжие пылающие волосы, которые могли принадлежать только веселой и добродушной Рут Буайе. Пожалуй, не меньше тысячи раз доводилось им отплясывать вдвоем. Тысячу раз они вот так же хихикали и шептались в танце. Они были настоящими друзьями, такими, какими могут быть только настоящие мужчины. На всех танцульках их было не разлить водой.
Оркестр играл все медленнее, а потом и вовсе прекратил музыку. Завершив последние па, танцоры остановились и разбрелись по залу. Как ни странно, желающих аплодировать оркестру не нашлось. Это уже не было похоже ни на что. Но самым невероятным было то, что все в зале уставились прямо на Дюка!
Он обратился к Рут Буайе, произнес несколько слов, но она ни словом, ни жестом, ни каким-либо другим знаком не дала понять, что собирается ответить на его обращение. Она смотрела как бы сквозь него — спокойно и беззаботно, потом отвернулась и продолжила с партнером прерванный разговор.
