Евгений Костюченко - Зимний Туман - друг шайенов
Это было несложно. Подкрадываясь, Форман оставил за собой хорошо заметные следы, и по ним Степан вышел на вершину невысокого холма. Здесь было расстелено одеяло. Карабин "шарпс" опирался стволом на крестовину, как ручной пулемет на сошки. В ямке, под пучком травы, Гончар нашел флягу с холодной водой и наконец-то смог напиться вволю, мысленно поблагодарив неудачливого охотника за скальпами.
За холмом стояла белая лошадь. Поводья были привязаны к колышку, вбитому в землю. Степан ласково похлопал кобылу по шее и, перехватив повод, повел ее за собой в лагерь.
— Сегодня у нас на ужин конина? — спросил Коллинз, но ухмылка вмиг исчезла с его лица, когда он увидел развороченный патронташ Гончара. — Что случилось, Стивен?
— В меня стреляли. — Степан задрал рубашку, чтобы осмотреть бок. — Видите? Будет роскошный синяк. На дюйм выше — и я бы сейчас с вами не разговаривал.
— Кто стрелял?
— Он не успел представиться. Придется отправить за ним повозку, сам он прийти не может.
Гончар вдруг почувствовал, что не может дышать. Каждый вздох отдавался дикой болью в ушибленном боку.
— Что, больно? — спросил Коллинз. — Надо взять у Мамаши льда. Лучшее лечение — холод, покой и глоток виски. А насчет повозки… Не знаю, Стивен. Гонять мулов туда-сюда? Не проще ли его по-тихому закопать на месте?
— Тогда нам придется и кобылу съесть. По-тихому. Нет, полковник, ни к чему давать повод для новых сплетен. Пусть ребята отвезут тело в город и похоронят на кладбище. Может быть, его кто-то узнает. Например, шериф.
— Палмер вряд ли обрадуется такой посылочке, — заметил старик. — Не будет он приставать с вопросами?
— Не будет. Дело обычное. Парень стрелял первым, из засады. Я ответил. Мне повезло больше, чем ему. Какие тут вопросы?
— Хотите все делать по закону? — Коллинз поднес к глазам патронташ Степана. — Если бы пуля попала в снаряженные патроны, вы бы остались без печенки. Говорите, он стрелял из засады? А знаете, как на войне мы поступали со снайперами? Для начала их сажали на ствол собственной винтовки.
— Мы не на войне, — сказал Гончар.
— Не уверен, не уверен… — Коллинз перебросил патронташ через плечо. — Я сам отвезу его в город. А вы ложитесь. Я-то знаю, что такое легкая контузия. Минут через десять вы станете не таким добрым.
6. ОЖИДАНИЕ ДОКТОРА ФАРБЕРА
Полковник Коллинз проявлял редкую для католика терпимость к убийству и краже, но невыплату заработка считал тягчайшим смертным грехом. "Убивать иногда приходится, чтобы ценой одной жизни спасти десятки других, — говорил он. — Кража означает только то, что у имущества сменился хозяин, а это дело поправимое. Но когда один человек не заплатит другому за его труд, то он согрешит не против человека, но против Бога. Потому что в душе обманутого работника зарождается ненависть. Он ненавидит обманщика. Ненавидит плоды своего труда, присвоенные обманщиком. Он ненавидит сам труд. В конце концов, он может возненавидеть и Бога, который послал его на грешную землю с одной-единственной задачей — трудиться. Итак, задерживая выплату жалованья, вы совершаете смертный грех. Имейте это в виду, мистер Такер".
Гончар и сам понимал, что надо поддерживать энтузиазм строителей дороги материальным стимулом. Поэтому каждый понедельник его рабочие получали свои десять долларов. На других стройках расчет обычно производился по пятницам, и это вполне устраивало и тружеников, и содержателей различных заведений, которые окружали каждый рабочий поселок. Но в лагере Коллинза установились немного иные порядки.
Во-первых, здесь не было двух главных развлечений — карт и женщин. Чтобы перекинуться в покер или потискать крутое бедро, надо было потратить выходной на дорогу в город, да еще успеть вернуться к утреннему разводу. На такие подвиги после рабочей недели почти никто не решался.
Во-вторых, недельное жалованье строителя состояло из двух частей — пять бумажных долларов и пять золотых. Степан Гончар по себе знал, как тяжело расставаться с маленькой, но приятно тяжелой монетой, и был уверен, что строители волей-неволей станут обрастать накоплениями.
Каждое воскресенье он отправлялся в Маршал-Сити, чтобы принять ванну, провести вечер в салуне, а наутро, получив деньги в банке, вернуться обратно на стройку.
Вопреки опасениям Коллинза, шериф не стал приставать с вопросами. Наемный убийца был похоронен на городском кладбище, а на его арабке стала ездить жена Палмера. Гибель Хэнка Формана не привлекла к себе интереса обывателей, потому что горожане были слишком увлечены наблюдением за жизнью маленькой русской колонии, обосновавшейся в отеле Хилтона.
Все уже знали, что князь Салтыков пересек половину континента, от Северной Калифорнии до Вайоминга. Его отряд навестил все фактории, сохранившиеся после упразднения Русско-Американской компании. Компанию-то упразднили, но охотники, жившие на факториях, остались. Они продолжали добывать бобра и куницу и накопили огромные запасы пушнины. Какую-то часть мехов охотники вынуждены были продавать, чтобы обеспечить свое существование, но и то, что осталось, не могло уместиться в грузовые фургоны экспедиции. Впрочем, князь быстро нашел оптимальное решение. Пушнину свезли к реке и на плотах сплавили к ближайшему городу, который находился в каких-то трехстах милях, а там на нее нашлись оптовые покупатели. Примерно десятую часть выручки князь Салтыков выплатил охотникам. Такой кучи денег они в жизни еще не видели. Никто из них не изъявил желания вернуться в Россию. Они продолжали трудиться на своих факториях, но уже не как слуги государевы, а как вольные стрелки.
Те же деньги, которые остались в распоряжении князя, казалось, не представляли для него никакой ценности. Он расставался с ними легко, как будто это были не доллары, а разрисованные бумажки. И этим навсегда покорил сердца жителей Маршал-Сити.
Впрочем, были и такие, кто считал князя несусветным скрягой. Например, хозяина игорного дома денежный поток обошел стороной. Казаки сюда не заглядывали, а сам князь Салтыков и его помощник Домбровский, украшенный шрамом, ни разу не присели за карточные столы, предпочитая другой стол, бильярдный. Они оказались непревзойденными мастерами и бились только друг с другом.
Однажды Домбровский, натирая мелком кончик кия, окликнул Степана, наблюдавшего за игрой:
— Такер, а почему это вы ни разу не сыграли с нами? Говорят, вы никогда не промахиваетесь. Боитесь испортить репутацию?
Если бы это сказал кто-нибудь из местных, такую фразу можно было счесть вызовом. Но на дерзость иностранца не стоило обращать внимания, и Гончар только усмехнулся, ничего не ответив.
