Мирослав Зикмунд - Перевёрнутый полумесяц
«Чтобы не утонуть!»
В Персии рассказывают сказку о трех путниках, направлявшихся в Исфахан. Пришли они к воротам города уже ночью. Ворота оказались запертыми. Стали совещаться, как быть. Первый вместо ответа основательно приложился к бутылке с крепким напитком. Второй выкурил трубку опиума. Третий — трубку гашиша. Через полчаса они вновь стали совещаться.
— Давайте навалимся на ворота и сломаем их! — в ярости воскликнул первый.
— Давайте ляжем прямо тут и выспимся, а утром нам ворота откроют, — смиренно сказал второй.
— Мы пролезем внутрь через замочную скважину, — произнес курильщик гашиша.
— Пробовал ли я когда-нибудь курить гашиш? — Азиз на секунду задумался и пристально посмотрел на нас исподлобья. — Вам я могу сказать об этом. Пробовал. И основательно. Я выкуривал по десять трубок в день. Сейчас, когда научился читать и писать, я бросил курить. Но чертовски тянет. Этак раз в два месяца меня прижмет… Приходится закурить. А потом на некоторое время наступает покой.
Азиз удивительный человек. Вряд ли кто-нибудь захотел бы получить по шее от такого верзилы, у которого руки что лопаты. Но Азиз добряк. Как ребенок, он радуется тому интересу, с которым мы слушаем каждое его слово, он сияет каким-то внутренним блаженством и не спускает глаз с губ Ибрагима, который все сказанное им переводит на французский язык.
— Гашиш действует невероятно быстро, но когда куришь, обязательно нужно затягиваться. Минут через десять-пятнадцать чувствуешь себя на седьмом небе, все заботы покидают тебя, хочется непрерывно смеяться и петь. Только шума не выносишь. Становишься чертовски нервозным.
— Какого шума?
— Автомобильных гудков. Или, скажем, детский плач. Или… — Азиз хмурит брови, мнет в руке носовой платок, вдруг неожиданно вздрагивает и поворачивается к дверям. — Скажем, удары по наковальне, шум, который поднимают жестянщики, тоже невыносим. А также ругань. Ругань тоже действует мне на нервы. Поэтому мы обычно отправлялись курить в поле, к подножию развалин Баальбека. Там всегда тихо.
Нам вспомнилась персидская сказка. Вспомнился и рассказ некоего господина Готье, который описывал, как после курения гашиша ему казалось, что он стал прозрачным, всего себя видит насквозь и даже видит, что у него в желудке. Друзья казались ему странными существами — полулюдьми, полудеревьями. Они обращались к нему по-итальянски, а гашиш тут же переводил их слова на испанский. Он вдруг почувствовал, как становится тягучим, тело его уменьшается, и он без труда пролезает сквозь горлышко бутылки…
— Это ерунда, — вскипел Азиз, — все это Готье выдумал. Со мной никогда ничего подобного не случалось. И галлюцинаций у нас, куривших гашиш, тоже не было, мы бы друг другу об этом рассказывали. Вот что мы действительно чувствовали, так это страх.
— Страх?
— Мы боялись змей, скорпионов. И воды. Глядя на стакан чаю, мне казалось, что я в нем утону. Попозже я покажу вам под Акрополем узкую оросительную канаву. В нормальном состоянии ее можно просто перешагнуть. А нам она казалась морем. Мы всегда держались за руки, чтобы не утонуть.
В страшной мукомольне
Не обижайтесь на нас за то, что мы не сообщим название деревни. Мы пообещали это Джамилю, Ибрагиму и Азизу.
Отправились мы туда на такси, чтобы не слишком привлекать к себе внимание. Точнее — на двух такси. В первом ехал Джамиль, который решил, что мы не станем заблаговременно предупреждать о нашем визите, поедем прямо так. Будь что будет, не выгонят же нас из деревни…
В обеих машинах весело. В той, что следует сзади, шофер включил приемник, поймал станцию Кипра.
— Сайпрус тайиб, тайиб, — хвалит он музыку наполовину по-английски, наполовину по-арабски и, сияя широкой улыбкой, оборачивается назад. Сидящий рядом с ним Азиз вдруг открывает портсигар с сигаретами, вытряхивает из них табак и лезет за чем-то в карман. Потом кладет руку на спинку сиденья и привычным движением дробит какой-то серовато-желтый комочек на мелкие кусочки, смешивает их с табаком, так же ловко набивает смесью сигаретные гильзы и прикуривает обе готовые сигареты. Он угощает шофера, а гостя из другой страны, виновато улыбаясь, обходит.
Серо-желтый комочек — это гашиш.
— Кипр хорошо, — произносит шофер.
Это значит, что радиостанция Кипра передает хорошую музыку, как раз такую, какая нужна курильщику гашиша для полного блаженства, — танго с тягучими звуками саксофона, тихое, ласкающее слух. Через десять минут парии начинают улыбаться, шофер придерживает руль только мизинцем левой руки, верзила Азиз вдруг становится похожим на ребенка, которому дали лакомство. Он на вершине блаженства. Он глубоко затягивается сигаретой, на несколько секунд задерживает дым в легких и с наслаждением, понемногу выпускает его. Вот парни начали тихонько напевать. Из всей песни понятны только два все время повторяющихся слова: аллах карим — господь бог голубчик, господь бог голубчик….
Мы ворвались в деревню, словно передовой отряд наступающего противника. Обе машины подкатили одновременно. Шоферы резко нажали на тормоза, машины остановились как вкопанные, мягко качнувшись вперед. В тот же миг все оказались снаружи и, не останавливаясь, направились в правый угол двора к большому глинобитному строению без окон.
В дверях Джамиль столкнулся с человеком, голова которого была замотана платком. Вид у него был такой, словно кто-то посыпал ему лицо серо-желтым пеплом. Рассеянным взглядом он скользнул по обеим машинам и группе людей и стал что-то с жаром говорить по-арабски. Азиз, как видно, убеждает его в том, что мы приехали с добрыми намерениями и он может нас не бояться.
Внутри мы чуть не задохнулись. В первую минуту мы вообще не могли сориентироваться, нам показалось, что мы очутились в какой-то страшной мукомольне, где царила тишина и стоял удивительный, невероятно приятный, волнующий аромат смеси смолы, мяты и еще чего-то. Равномерное шуршание, на которое мы не сразу обратили внимание, вдруг прекратилось. Освоившись с полутьмой, мы насчитали в помещении человек десять мужчин и женщин, сидевших вокруг широкого ящика, покрытого ситом. В руках у них были какие-то грибки — как позже выяснилось, это были деревянные толкушки, покрытые резиной от старых шин, которыми они растирали на сите листья растений, сложенные у противоположной стены. Мы не долго выдержали пребывание в этой темнице. От пыли и одуряющего запаха там нечем было дышать. Молча смотрели на нас люди в наброшенных на голову тряпках, прикрывавших лицо и рот. С головой закутанные женщины были похожи на пыльные джутовые мешки. Фотографировать? Нет, категорически нельзя! Вовсе не потому, что коран не разрешает, а потому, что управляющий, тот самый человек с платком на голове, боится разглашения тайны. А вдруг кто-нибудь узнает на снимках людей, занятых у него?
