Игорь Клех - Миграции
Но прежде, чем покинуть Бессарабскую площадь, стоит оглядеться кругом. Крещатик упирается здесь в очень импозантное здание в стиле французского неоренессанса, бывшее столетие назад гостиницей «Орион». Сегодня его слегка привели в порядок и сдают под офисы. Уже в новом веке за ним понастроила каких-то офисных башен австрийская фирма «Макулан», но самоустранилась, а новые владельцы никак не разберутся, что со всем этим хозяйством делать. В этом квартале родилась когда-то Голда Меир, чем киевляне гордятся, словно грузины Сталиным. Здесь же проживал Шолом-Алейхем, который хотя и дал в своих книгах Киеву малозвучное прозвище «Егупец», киевляне и ему в конце 90-х установили памятник.
Налево вниз отсюда уходит улица Бассейная (название подходящее — весь XIX век сюда устремлялись воды с Крещатика, из канавы в канаву, а затем в специально проложенную огромную трубу, через которую сбрасывались не то в Кловский поток, не то в Тартар, — в газетах писалось, как в трубу в ливень затягивало неосторожных прохожих с Крещатика, где они тонули; а «бессарабами» называли селившихся здесь бродяг и беглых — место то еще было).
Крещатик переливается здесь в узкую горловину улицы Червоноармейской (которая не выглядела бы такой тесной, не будь Крещатик на своей финишной прямой так широк — 130 метров!). А направо вверх круто поднимается в направлении вокзала бульвар Тараса Шевченко, обсаженный в два ряда тополями. Собственно, в этом и состоит изюминка, заставляющая меня здесь задержаться.
Из энциклопедии Макарова я выудил любопытнейший сюжет о ботанической войне между тополями и каштанами. Суть его вкратце такова. От изменения городского рельефа и ландшафта в первой половине XIX века пострадали в первую очередь деревья (в результате — пыльные бури, непролазная грязь и прочие прелести). В южных городах хорошо растет акация, деревце неказистое, низкорослое, дающее дырявую тень. Альтернативой могли стать липы (ау, Унтер-ден-Линден!) и вязы с их плотной тенью и шаровидной кроной — их сторонницей была гордума. Царизм в лице Николая I и его верного служаки, героя Бородино, однорукого генерал-губернатора Бибикова настаивал на тополях, которые тени почти не давали, зато хорошо строились в шеренги и придавали вертикальное измерение малоэтажной застройке (подобно кипарисам в средиземноморских городах). А вольнодумство киевлян проявлялось в упорном и злонамеренном высаживании ими конских каштанов — деревьев цивильного вида, в пору цветения похожих на букет, с кронами, волнующимися от дуновения ветра, словно женские юбки. Принимались указы, чиновники лишались постов, деревья вырубались и вновь насаждались. Уже в послевоенное время победу на Крещатике отпраздновали каштаны (дореволюционный Крещатик был почти гол). Но Бибиковский бульвар, сменивший название, не сдался и выстроился в торец Крещатику колонной тополей, которую возглавляет уцелевший памятник Ильича на цилиндрическом постаменте (трудно и даже невозможно представить его под сенью каштанов, согласитесь). Такие вот неслышные битвы кипят в городе — и на утомленной зноем плеши Бессарабской площади это бросается в глаза, как нигде в Киеве.
Каштановый бульварБлагодаря густой каштановой аллее утренние прогулки по нечетной стороне Крещатика — просто роскошь. Покуда бульвар не переполняется народом. Тогда улица становится, в понимании большинства, оживленнее и живописнее, ну а для мизантропов вроде меня, отдельных снобов и самих жителей Крещатика — невыносимее. Однако положение обязывает нас гулять. Что ж, пошли.
Тесно расставленные под каштанами скамейки заняты отдыхающими людьми всех возрастов и состояний. На одной скамье солдатики в увольнении лопают мороженое и глазеют по сторонам. На другой — стайка девчонок, не обращая ни на кого внимания, громко обсуждает свои проблемы, попивает пиво и время от времени проверяет мобильники. На третьей скамье присели пенсионер, вытирающий потный лоб носовым платком, и бомж, оценивающий количество собранных бутылок-банок в своем пакете. Вот сухощавый старик тащит куда-то два «тещиных языка» в вазонах — один катит за собой в сумке на колесиках, другой прижимает к груди. Еще один бомж, облюбовавший Крещатик, сидя на поребрике, сосредоточенно читает журнал «Деловые люди». Продавщица соседнего лотка не выдерживает, обращается к нему: «Слушай, вода в Днепре уже теплая, ты бы сходил хоть искупался, что ли!» — но тот не слышит ее, статья журналиста его явно увлекла. Мне кто-то говорил, что крещатицкая разновидность бомжей воспряла и окрепла духом в ходе оранжевой революции, накормившей их досыта, обогревшей и приодевшей. На тротуаре часто встречаются электронные весы. Скучающая барышня периодически тычет пальцем в кнопку, и тогда механическим бодрым голосом они предлагают прохожим взвеситься, чтобы таким же голосом сообщить результат. Желающих немного. Перед аркой с выходом на Лютеранскую (когда-то здесь была немецкая колония, со своими школами, кирхами, конторами и пивными) два исполнителя брейк-данса в окружении плотного кольца молодежи извиваются на тротуаре на лопатках, будто укушенные змеей (я-то полагал, все уже позабыли этот лежачий танец перестроечных времен). Еще один парень что-то при этом говорил в мегафон. Говорят, на этом пятачке часто устраиваются всякие отборочные конкурсы самодеятельных исполнителей.
«Монмартр» на КрещатикеНа ступенях под этой аркой я договорился в один из дней встретиться с любимцем киевской молодежи и местной артистической богемы, художником и драматургом Лесем Подервянским. Вот уж кто на Крещатике свой, проживший здесь за малыми вычетами все свои пятьдесят лет, крещатицкий денди с младых ногтей, входивший в круг чрезвычайно талантливых молодых художников, часть которых очень скоро перебралась в Москву. Росший в на редкость культурной семье, славой своей он обязан в первую очередь… матерным пьесам на украинско-русском суржике, местами гомерически смешным и часто с философским подтекстом (первая из них, написанная четверть века назад, называлась «Гамлет, или Феномен датского кацапизма»). А во-вторых — своей патрицианской внешности писаного красавца, в молодости — Аполлона, сегодня — тронутого увяданием путти или Купидона (качество скорее натурщика, чем художника, но молодые киевские журналистки млеют от одного его вида).
Мне хотелось взглянуть на Крещатик сверху, и Лесь согласился отвести нас с фотографом в мастерскую своего отца в мансардном этаже одного из зданий на Крещатике, в самом живописном месте на нечетной стороне улицы. Это одно из трех зданий наиболее удачного архитектурного ансамбля послевоенного Крещатика — дома № 23, 25, 27 архитектора А. Добровольского. Центральная высотка отступает вглубь и поднимается на гору, к ней ведут ломаные марши лестниц, а в горе спрятан грот с кафе и рестораном (был еще фонтан). Короля играет свита — и эскортом высотки симметрично застыли внизу два 11-этажных здания, массивных и стройных одновременно, с могучими и витиеватыми эркерами по углам, что делает их похожими на испанские галеоны.
