Владимир Санин - Сборник "Семьдесят два градуса ниже нуля"
Груздев замолчал, склонил голову, будто прислушиваясь к вою ветра.
– Этим так называемым знакомым был я.
– Догадываюсь, – кивнул Семенов.
– То, что вы сейчас услышите, в подробностях знает лишь один человек – моя бабушка. Вы думаете, что познакомились со мной три года назад. А между тем вполне возможно, вы знали меня значительно раньше.
Семенов с удивлением покачал головой.
– Не лично меня, конечно, – мой голос. Еще лет двенадцать назад я выступал по радио и телевидению, мои пластинки исчезали с прилавков в один день. Я был, как говорят, в моде.
Семенов пристально всмотрелся в Груздева.
– Не гадайте, – спокойно сказал Груздев. – Что было, то уплыло. Удовлетворитесь тем, что я собираюсь вам рассказать.
Груздев вновь замолчал, собираясь с мыслями.
– Она работала на радио, где я в тот год бывал почти каждый день. У нее было редкое имя, которым она очень гордилась – Тамила. Женщине вообще свойственно стремление отличаться от окружающих ее подруг, чтобы привлечь к себе особое внимание. Например, мода на узкую юбку, а она приходит в широкой – внимание! Все стригутся под мальчишку, а у нее косы до пояса – опять внимание. Подружки загорают в купальниках, а она сидит под тентом в халате – для того, чтоб вдруг его сбросить и представить на всеобщее обозрение классически стройную фигурку.
Груздев перевел дух.
– Напоминаю, я тогда стремительно входил в моду. Стыдно признаться, но мне льстило, что сумасшедшие девчонки караулят меня у выхода, потом записки, автографы; ну, в общем, то, что называется дешевой популярностью. И все это свалилось как-то сразу, за один только год! У меня, мальчишки, была машина, зарабатывать я стал больше профессора и превратился в завиднейшего жениха – это при моей довольно бесцветной внешности! И тогда я встретил ее. Груздев задумался. Семенов молча на него смотрел.
– Из женщин, которых я знал до и после нее, ни у кого не было такой способности порождать иллюзии, казаться иной, чем ты есть на самом деле. Каждый день она была другая: неуловимое изменение в прическе, в одежде, в походке делало ее непохожей на ту, что была вчера. Да что там каждый день! Утром – бесшабашно весела, днем – чопорна и холодна, вечером – сама нежность. И все – ради успеха в чисто женском понимании этого слова. Игра! Фальшь! Груздев залпом выпил остывший чай.
– Но вот странная штука, Сергей Николаич. В молодости каждый из нас влюблялся раз десять, но обычно такая влюбленность проходила, не оставляя особого следа; я потом часто задумывался – почему и пришел к выводу: потому, что она была случайной. Не хватала за душу, возбуждала лишь тело и мозг. Подлинная же любовь – послушайте, подлинная, нешуточная любовь! – возникает исключительно тогда, когда встречаешь суженую.
Груздев поднял кверху палец, повторил:
– Суженую! Раньше говорили – богом данную. Суженую – в этом все дело! Ее случайно не встретишь, эта встреча предопределена, просто рассудочные люди, вроде, простите, вас, не отдают себе в этом отчета. Так вот, едва успели мы познакомиться, как я нутром понял – суженая… Не потому, что она была так уж красива, и не потому… А, черт, разве объяснишь? Ну, бывает у вас так, будто вы кожей чувствуете: что-то должно случиться?! Бывает. Так и я почувствовал…
Груздев безнадежно махнул рукой.
– За нами обоими уже числилось немало приключений, и поэтому наше сближение вызвало всеобщий и острый интерес. Нам завидовали, говорили двусмысленности, посылали анонимки – богема! Эстрадный омут! Мы сами по себе были образцово-показательной парой для эстрады: я голос и популярность, она – красота! Рекламная открытка, глянцевая сенсация! Эта пошлейшая эталонность – почему она не испугала меня?
– Вы, наверное, заметили, как я не выношу, когда унижают человека. Так вот, она любила унижать! Отправляясь на гастроли, я засыпал ее телеграммами, она их «случайно» теряла. Когда я по десять раз, на день звонил ей на работу, подружки слушали наш разговор по параллельному телефону – с ее благословения, конечно. Не проходило дня, чтоб один из друзей участливо-фальшивым голосом не рассказывал мне об этом. Так я открыл для себя, что нас притягивают друг к другу противоположные страсти: меня – любовь, ее – тщеславие. Страшная штука – тщеславие, чего только оно не вытворяет с человеком! Я стал предугадывать каждый ее шаг, каждый поступок – это было нетрудно, ведь женщины, в сущности, единообразны, критически относиться к себе не могут. Она любила не меня, а свое положение женщины, из-за, которой потеряла голову знаменитость!
– И вот в один прекрасный день. – Груздев покосился на Семенова, – да, в один прекрасный день, я нисколько не кривлю душой – я заболел, что-то вроде хронического катара горла, и потерял голос. Врач, славный человек, не стал врать: голос не вернется, я потерял его навсегда. Можете воссоздать в своем соображении картину полного краха, землетрясения, разрушившего мое благополучие! Мой лучший друг и аккомпаниатор, для которого трагедией было любое мое недомогание, прислал короткое соболезнующее письмо и исчез навсегда; другой близкий друг и коллега по эстраде отделался телефонным звонком, третий пришел навестить, убедился в том, что слухи не врут, поскорбел пять минут у постели и удалился чуть не вприпрыжку. Итак, в несколько дней я потерял профессию, будущее, друзей; Тамила была, внимательна, и участлива – я понимал, что так относятся к неизлечимому больному. Условности не позволяли ей оставить меня сразу – общественное мнение могло ее осудить. Я, банкрот, потерявший свой вклад, пошел навстречу: спровоцировал на пустяковую ссору. Она за этот пустяк ухватилась, мы повздорили, и она с нескрываемым облегчением ушла. Не буду врать – в те дни я еще не понимал, что судьба вовсе не наказывает меня, а лишь благосклонно возвращает к настоящей жизни, выдергивает из этого омута! Да, не буду врать – мне было тяжело. Но от малодушных и непоправимых глупостей воздержался. Я взял себе фамилию матери, оставил старую московскую квартиру и переехал к бабушке – исчез из виду, великовозрастным балбесом поступил в институт, выучился геофизике и так далее. Так что с прошлым было покончено, я вычеркнул его из памяти…
Груздев покосился на Семенова.
– Не верите? Даю вам слово, я не прилагал никаких усилий, чтобы навести справки о ней. Тяжелый сон – и все. Можете же представить себе мое удивление, когда через несколько лет получил от нее письмо. Как она узнала мою новую фамилию, адрес бабушки? Впрочем, могла, конечно. Она сообщала, что замужем и у нее сын, интересовалась, как сложилась моя жизнь. Я не ответил. Потом она еще несколько раз писала, впрочем, об этом я рассказывал и Андрею Иванычу и вам.
