Валерий Язвицкий - Остров Тасмир
Непонятными призраками ползут кругом волокнистые тени, мутится небо, тонет совсем островок высокого яра, и вырастают со всех сторон непроницаемые белые стены.
Сами лодки приняли причудливые очертания, мачты их расплылись и растаяли, и смутно темнеют борта неопределенными пятнами. Изменились и люди и двигаются странными видениями, большие, бесформенные…
— Лезем в каюты, — крикнул Рукавицын, — тоска забирает от этого проклятого тумана!
Все залегли спать, так как нельзя было ничего делать, да и не хотелось.
К утру туманы поднялись и серой пеленой затянули небо.
— Будем плыть? — спросил Рукавицын у Туса, но тот отрицательно покачал головой.
Он был прав. К полудню потянул холодный низовой ветер, тучи зашевелились, заслоились и, заплакав частым мелким дождем, поползли к далекому югу.
Дождь зарядил на сутки, но и он не в силах преодолеть неподвижной тишины. Гулко стучат капли, будто в пустом коридоре, по крышам кают, трутся о тальники, и тоскливо поскрипывают лодки, рокочет далеким прибоем Енисей где-то там, у невидимого берега, скрытого густыми завесами дождя. Крепчает ветер и волнует речную гладь, но все эти звуки кажутся легкими паутинками, которые не могут прикрыть сурового молчания необъятных просторов.
Чтобы скоротать время, в каютах зажгли свечи. Женщины возятся с детьми, Грибов пишет в записной книжке ряды цифр, остальные делают то, что необходимо по намеченному плану и что можно делать в этих скорлупках, застрявших среди тальников затопленного острова. И кажется, что единственным сухим местом остались только эти каюты, тускло освещенные свечами…
IX
После тумана и дождя еще долго плыли граждане будущей «Крылатой фаланги». Медленно, день за днем, тянулась мимо них угрюмая туруханская тайга и уходила на юг. Весенний дождь размыл последние снега, гуще пошла трава и ярче зазеленели деревья.
Лодки шли у самого правого берега, и путники, выходя иногда на землю поразмяться, впервые видели и чувствовали суровую мощь северной природы.
На тысячи верст тянулась здесь тайга по болотистой почве, заваленная в чащах прелым колодником. Уродливые деревья, невысокие и непомерно толстые внизу, тонкие вверху, жались, приседая к земле и широко раскидывая нижние ветви. Всюду молча, как околдованные, вздымались хмурые пихты, ели и печальные березы; только изредка по угорьям и холмам выпирались островками и дорожками кедры, сосны и лиственницы.
Множество озер мелькало в тайге, странных черных озер без берегов, ибо они прямо переходят в болота и топи. Вокруг таких озер толпятся деревья, войдя до половины в воду, свешивают с ветвей седые пряди лохматых мхов и беззвучно качают ими над неподвижными водами.
Мертвой и пустынной кажется угрюмая тайга, но наметанный глаз и привычное ухо видит и чует ее жизнь.
Хмурый медведь, будто сердитый хозяин, бродит по ее дебрям; таятся россомахи под мохнатыми сучьями, высматривая зелеными глазами добычу, и ждут — не зазевается ли черный соболь, белый горностай или веселая белка; сидят на пнях и посвистывают полосатые бурундуки; ломая чащу рогами, проносится могучий лось, спасаясь от охотника или медведя; хитрые лисы прячутся под колодами и в валежнике; трусливые зайчишки выскакивают иногда к берегу реки, чтобы напиться, а у берегов длинные выдры промышляют себе рыбу.
Немало и пернатых обитателей в этих лесах. Совы днем сидят в дуплах, но зато юркие дятлы, бегая вверх и вниз по стволам деревьев, бойко и непрестанно выстукивают мелкую дробь своим носом, выпугивая из коры жучков и других насекомых; тяжелые тетерева отыскивают молодые еловые побеги, и весело перекликаются рябчики.
Так живет потаенно тайга, и только человек не причастен к ее жизни. Одни тунгусы-охотники кочуют здесь на лыжах зимой, когда все завалено снегом и сковано льдом, и правят свой путь по звездам. Много разных богатств скрыто в тайге. Тунгусы находят здесь золото вдоль рек, каменный уголь, графит, слюду, медь, серебро, железо, всякого рода камень и глину.
Только никто не берет этих богатств, слишком далекая и трудная дорога до них, но Грибов и Успенский тщательно обо всем этом расспрашивали в разных станках, где случайно останавливались. Многое узнавали у встречных рыбаков тунгусов и остяко-самоедов, что живут от Туруханска до села Карасунского.
Но вот стала редеть тайга, и вдоль берегов пошли карликовые тощие леса, а за селом Дудинкой развернулась по обе стороны от Енисея бескрайная тундра, и вместо тунгусов стали встречаться самоеды и юраки.
В широкое море начинает тут раздаваться великая река, и все чаще попадается перелетная водяная птица.
Необъятная тундра напоминает заболоченную степь, а вместо трав здесь пестрыми коврами расползлись мхи и лишаи. Кое-где только мелькают низкорослые ивы и березки да ершатся островками кустики разных северных ягод.
Тундра успевает оттаять за лето не глубже, чем на пол-аршина, а ниже залегает вечная мерзлота. Безлюдной пустыней, без конца и края, тянется тундра, и только деревянные гроба, прикрепленные к вбитым столбам, маячат на низеньких холмиках, будто колоды на подставках, и кажется мрачным кладбищем мертвая тундра. Эти гроба с покойниками не гниют и не портятся в суровом климате, а копятся из десятилетия в десятилетие; они разбросались по тундрам, как тысячи вех, свидетельствующих, что и здесь проходил неугомонный человек.
Но теперь тундра повеселела. Дружней и дружней с каждым днем на пригорках и кочках зеленеет трава, а на болотах набрали сочные почки незабудки, лютики и азалии. Еще неделя, и все забрызжет яркими красками синих, розовых и красных цветов.
Чуя этот тундровый праздник, несметные стаи птиц с шумом и стоном режут крыльями воздух, с плеском падают в озера и болота, и вода словно кипит под шумливыми гостями, налетевшими с юга. Их так много, что невозможно ступить, чтоб из-под ног не шарахнулась птица.
И раздолье же им здесь на безлюдьи, и корму много для них наготовлено! Всюду рассыпаны ягоды еще с прошлого лета — голубика, брусника, клюква, морошка.
Никогда Грибов и его спутники не видели столько пернатых.
— Сколько их! Смотрите, смотрите!
— Птичье царство! Облака птиц!
Всем стало весело, и плыть вдоль тундры было приятней, чем вдоль угрюмых таежных берегов.
— А ведь все уж не так страшно, — сказал Успенский, — вот мы далеко за полярным кругом, но и тут кипит жизнь.
— Не так страшен чорт, как его малюют, — засмеялся Рукавицын и, обратясь к Тусу, шутливо крикнул — Ну, а насчет птицы есть у вас сказки?
— Есть, есть, — оживился тот, — Когда люди жили на юге, был там дворец богини Томам, он там и сейчас стоит на самой высокой горе. Вот, когда все бежали от людоедов сюда, то и здесь Томам не забыла людей. Там, далеко, каждую весну выходит Томам на высокую скалу, свешивается над седым Енисеем и трясет белоснежными рукавами. Из рукавов снежинками сыплется пух. Из этого пуха рождаются разные птицы и, радуясь жизни, с криком и шумом летят на мертвый север будить землю. Видят их люди и радуются вечному солнцу и доброй богине Томам…
