Екатерина Варнава - А может, все это приснилось?
— Но ведь такой рисунок можно вышить и на машине, — заявил Никита.
Продавец даже перестал улыбаться, удивившись невежеству иностранцев. Сказать такое о настоящей кашмирской шали! Но Никита все подначивал словоохотливого продавца, чтобы тот рассказал как можно больше.
— Наверное, такую шаль вышивают за несколько дней, — предположил Никита.
— Сэр, вы не совсем правы. Если шаль вышивается машиной даже в Кашмире, совсем не значит, что это кашмирская шаль. Хорошая, добротная, но не лучшая кашмирская шаль требует работы трех человек в течение целого года! Причем сбор шерсти, ручная сортировка, чистка и обработка рисовой пастой, то есть вся «черная» работа, выполняется только женщинами. А за ткацкий станок и вышивание уже садятся мужчины, — объяснял индиец.
— Почему же такая несправедливость? — возмутилась я. — Ведь шали делаются для женщин! Почему они должны выполнять самую тяжелую работу?
— О, мадам, так повелось исстари. Кашмирские шали ткались исключительно мужчинами и для мужчин. А первыми женщинами, кто стал носить кашмирские шали, были отнюдь не индианки, а римлянки при дворе Цезаря. Вы знаете Цезаря? — вдруг спохватившись, спросил продавец.
— Да, припоминаю, — ответил Никита.
— Кстати, эта шаль, — продавец осторожно развернул во всю ширину белую с вышивкой шаль и бережно накинул мне на плечи, — самая лучшая, что мы имеем сейчас в магазине. О, мадам, вы похожи сейчас на махарани со старинных индийских фресок!
Шаль действительно была красивой. Белый тон так оттенял вышивку, что, казалось, лучшего цвета подобрать нельзя. По краю шел характерный кашмирский шалевый рисунок чуть удлиненной капельки.
— О, мадам, неужели вы сможете уйти без этой шали? — с придыханием и очень нежно спросил человечек.
— Никита, как ты думаешь, я смогу уйти без этой шали? — в свою очередь, поинтересовалась я. — Я думаю, когда ты будешь писать статью, образец кашмирской шали тебе не помешает, а?
— Подожди минутку, надо разобраться до конца, — сказал Никита и спросил продавца: — Это самая лучшая шаль, а есть ли у вас дороже?
— О, несомненно, — восхищенно улыбнулся продавец. — Мы можем вам предложить удивительные образцы. Музейные. Вы подождете сорок минут? Что вы пьете — чай или кофе? Может, что-нибудь холодненькое? Подождите, вы не пожалеете. Самые ценные шали лежат в банке. Но какие! Я вижу, вы настоящие ценители! Я это понял сразу. Всего сорок минут — и настоящая пашмина будет лежать здесь, у ваших ног! Кольцовые шали! Тонкие, мягкие, согреют вас в любую зиму, даже в самую холодную, если на улице ноль градусов! — Индиец угрожающе поежился, представляя себе самую холодную делийскую зиму.
— А сколько стоят такие шали?
— О, мадам, это не вопрос. Речь идет об уникальных образцах. Шали такие, что им цены нет! Причем вы можете выбрать согласно вашему бюджету — от четырех до пятнадцати тысяч рупий одна шаль. А если вы предпочитаете что-нибудь дороже, то можно сделать запрос в Кашмир. Так что вы будете пить — чай или кофе?
Тревожить ценные шали в банке, а тем более в Кашмире не имело смысла. Никита постарался убедительно объяснить, что сорок минут мы, деловые люди, ждать не можем, хотя, конечно, хотелось бы купить кашмирскую шаль тысяч эдак за десять.
— А сейчас мы возьмем вот эту, белую, — сказал Никита.
— Спасибо, — ослепительно улыбнулся продавец. — Будем счастливы видеть вас еще. Заходите. Скоро нам завезут партию чудесных шелковых ковров. Ковры для знатоков — шестьдесят узелков на одном квадратном дюйме! Уверен, что они вам понравятся!
—... «Чем тоньше и легче была ткань, тем богаче и знатнее ее владелец. А одно из первых упоминаний о кашмирской шали можно найти в «Махабхарате», эпической поэме древней Индии, написанной в IV тысячелетии до нашей эры...» — Никита диктовал громко, надрывая голос. — «Но шали наивысшего класса, которые нельзя сравнить ни с чем, ткутся из шерсти «шах туе», которую собирают не летом, а зимой, высоко в горах. Именно эти кашмирские шали известны тем, что их можно пропустить сквозь женское обручальное кольцо, поэтому их еще называют «Кольцовыми шалями». Первые кашмирские шали были не так ярки и красочны, как сегодняшние. Они были скучного натурального бело-серого цвета, иногда в черно-белую полоску. И так до середины XVI века. Рассказывают, что однажды у ткача, который делал обыкновенную серую шаль, пошла носом кровь, и он, испугавшись, что испортил шаль, хотел спрятать ее. Но управляющий кашмирского визиря увидел эту шаль и, вместо того чтобы наказать, наградил испуганного ткача. А сам приказал на сером фоне отныне вышивать красные, а затем зеленые рисунки. Так несчастный ткач с разбитым носом, сам того не зная, стал основателем одного из направлений кашмирских шалей — «кани» ...»
— Тебе долго еще? — шепотом спросила я.
— Минут десять. Да, да, я продолжаю! Секундочку! — Никита глотнул воды и снова взял текст.
Тадж Махал
Мне редко удавалось поездить с Никитой по стране. Билеты на самолет и поезд стоили довольно дорого, а платить приходилось бы из своего кармана. Я сидела дома, терпеливо ждала мужа из очередной командировки в Калькутту или Мадрас, а потом жадно слушала рассказы Никиты и пыталась увидеть то, о чем он говорил, — пройти пешком несколько километров через джунгли, чтобы сфотографировать какой-нибудь праздник полудикого племени, расположиться в шикарном номере гостиницы и всю ночь гоняться за огромными шуршащими тараканами, потолкаться на чайном аукционе и нанюхаться восьмьюдесятью сортами чая, побывать в храме, в котором почитают крыс, и увидеть там откормленные экземпляры величиной с огромную кошку.
Никита хорошо рассказывал, а я любила его слушать. Иногда, если мне было трудно представить что- то, я задавала ему вопрос, спрашивала о какой-нибудь детали, и сразу все становилось на свои места.
Когда он вернулся из Морадабада, города, где изготавливают только разную утварь и украшения из меди, то, слушая Никиту, я долго не могла представить себе комнату, в которой выплавляли медные подсвечники. Прямо в полу, в небольшом закрытом углублении, рассказывал Никита, горел огонь....
— А какого цвета был огонь? — вдруг спросила я.
— Зеленого, — сказал Никита, и сам удивился своему ответу. — Надо же, действительно зеленого.
И я сразу же увидела маленькую темную комнатку с каменным полом и двумя горящими и мигающими зелеными глазами, из которых вылетали оранжевые брызги. И двух мальчиков — взрослые в этой комнате не поместились бы, — делающих механически тяжелую работу, трудно дышащих в белесом дыму и сидящих в полутьме, как два маленьких колдуна около груды только что родившихся, тускло поблескивающих, еще не отполированных медных подсвечников.
