Леонид Кавелин - Старый Иерусалим и его окрестности. Из записок инока-паломника
В Латруне прежде было два укрепленных замка, остатки которых видны и поныне на возвышении. Во время крестовых походов были тут военные сторожи для оберегания дороги из Яффы в Иерусалим. Саладин разорил их вместе с селением, а развалины, которые доселе грозно выглядывают, служили с тех пор убежищем разбойникам или лучше сказать ворам, оправдывая название селения. Ибрагим паша строгими мерами обуздал своеволие арабов и бедуинов и обеспечил надолго безопасность путешественников. Теперь хотя и не слышно о разбойниках, но без хорошего конвоя и ночью нельзя никому советовать миновать эти места, представляющие много удобства для грабежа. Газские бедуины вместе с шакалами, и такие же вольные как они, рыщут ночью, порою и в сумерках по обширной Саровской равнине, ища легкой добычи и безнаказанного грабежа, боясь лишь хорошего огнестрельного оружия и консульских кавасов.
Вскоре за Латруном начинается дикое и тесное ущелье, называемое Бабуль-уад: оно тянется между скалами, покрытыми чахлым кустарником и вереском, то ложем высохшего патока, то снова вдоль узкого и неровного прохода. Окрестность дика и уединенна; по сторонам от времени до времени встречаются развалины сторожевых замков; дорога (единственный знак, что тут были люди) есть не что иное как узкая стежка, обыкновенно висящая над пропастью и трудная для проезда, потому что как бы сложена из камней, которые постоянно скользят из-под ног, впрочем, уже привычных к этому неудобству животных[5].
Вся окружающая природа невольно располагает к печали и задумчивости. Однако от времени до времени путь оживляется долинами, в коих растут деревья и видны древние, сложенные из камней систерны; встречаются также местами пасущиеся по горам стада маазет, – длинноухих коз, пастухи которых своею одеждою напоминают нашему воображению знакомых с детства вифлеемских пастырей; а если едете, как я, в феврале, то местами в долинах увидите и труды земледельца, плуг, запряженный волами и мало разнящийся от первобытного. Таким образом первые грустные впечатления страны прерываются от времени до времени библейскими образами.
Рамле
При одной из упомянутых выше каменных систерн, большей чем другие, среди гор в тесной низменной лощине, под тенью развесистых сикоморов и теревинфов, обыкновенно останавливаются поклоннические караваны, говоря по-русски, полдничать. Место это называется арабами Бер-Ейюб – кладезь Иова. Св. Писание упоминает о нем двукратно под названием кладезя Нефтоах (Нав 15, 9; 18, 15) или открытого. Он в самом деле открыт, но глубиною в несколько сажень, а вода, несмотря на глубину, мутна и не вкусна для питья. Кладезь Иова находится почти на древней границе колен Иуды и Вениамина; границу эту означает старый и огромный теревинф, огражденный вокруг камнями; дерево это находится в большом уважении у жителей Иудейских гор, без различия их вероисповедания. Итак, место это лежит почти в самой средине Иудеи, между морем Мертвым и Великим или Средиземным. С вершины гор, на которые надобно взбираться, взор обнимал разом всю эту землю, предназначенную от Бога для избранного народа и осененную столькими благословениями и обетованиями, это наследие Ефрема, Иуды и Вениамина, о которых известно, что сравнительно с другими своими братьями они заняли край счастливый и плодоносный. А между тем так далеко, как досягают взоры, ныне виднеются лишь камни, терния и волчцы, два или три плохие поселка в уединенном пространстве; тени нескольких бледных олив обрисовывались на горизонте того Гаваона, на котором некогда солнце остановилось в течении своем, по слову Иисуса Навина!.. И сбылись предречения боговдохновенного Исаии: «еще 65 лет, и оскудеет царство Ефремово от людей (7, 8)… Горе венцу гордыни, наемницы Ефремовы, цвет отпадый от славы на версе горы тучные (28, 1). Господь рассыплет землю и опустошит ю, и открыет лице ея, и расточит живущия на ней» (24, 1).
Через три часа езды от места отдыха при кладезе Иова достигнул наш караван селения, разбросанного по скату горы; оно называется по-арабски Кариаф-ель-Енаб, или место винограда, вероятно от виноградников, которых довольно видно в селении и его окрестностях; при спуске с горы в долину, на правой стороне расположена древняя церковь, хорошо сохранившаяся и довольно обширная; внутри разделена пилястрами на три части, соединенные арками, что обличает ее византийскую архитектуру. Средняя часть несколько возвышена над боковыми. На горнем месте сохранились следы древних фресок, по которым можно угадать, что здесь был образ Богоматери. Греческое предание считает это селение евангельским Еммаусом, а церковь, воздвигнутую на месте той гостиницы, в которой, согласно евангельскому сказанию, Господь наш Иисус Христос, явившись по воскресении двум ученикам своим Луке и Клеопе, шедшим из Иерусалима в Еммаус, беседовал с ними на пути о приключившихся во Иерусалиме, доказывая им из Писания и пророков, что надлежало всему этому исполниться; когда же пришли в Еммаус, Он «творился далечайше идти», но принял их приглашение переночевать в гостинице, и здесь «познася има в преломлении хлеба» (Лк 24, 13)[6], Селение это называется в просторечии Абугош[7] от своего нынешнего владельца Абугоша, в переводе отца Гошей, то есть родоначальника племени Гошей, некогда грозного разбойника, а теперь довольно мирного обитателя этого селения. Еще в 30-х годах нынешнего столетия Абугош называл себя князем Иудейских гор, накладывал кафар (дань) на путешественников, – и горные теснины, которые вы проехали, не раз были свидетелями стычек Абугоша с войсками турецкими. Ибрагиму паше удалось склонить его на свою сторону, и по его милости брат Абугоша даже некоторое время исполнял прибыльную должность иерусалимского мусселима (градоначальника). Когда же Сирия снова перешла во власть Турции, влияние Абугоша изменилось; чего не могла сделать сила, достигли хитростью: с помощью подкупа или измены Абугош был арестован турецким правительством и, просидев несколько времени в Константинополе в тюрьме, был однако выпущен оттуда за порукою Иерусалимского Патриарха. Уступая необходимости, он вошел в мирные сношения с турецким правительством, желая в то же время иметь в нем опору против искони враждебного ему племени арабов, живущих в окрестностях Хеврона, – племя это Ляхама. Иерусалимский паша, следуя обыкновенной политике слабых правителей: «разделяй и царствуй», извлекает свои выгоды из враждебных отношений этих двух племен, а Абугош, не теряя своего влияния между феллахами поселянами-арабами, отвечает правительству за безопасное путешествие в его владениях и проводит жизнь частного человека, предаваясь, как добрый мусульманин, благому кейфу. Проезжая мимо селения, оконечность которого занимает его горный замок, похожий издали на рыцарский замок средних веков, нередко можно видеть «князя Иудейских гор», лежащего близ дороги, под сенью сикоморов на ковре и ласково зазывающего знатных путешественников к себе на чашку кофе. Он особенно расположен к русским, и фраза, что он известен в дальней Московии, заметно льстит его самолюбию. В приезд в Иерусалим Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Николаевича в 1859 году Абугош выехал на встречу Великого Князя с четырьмя сотнями всадников и так же точно провожал его при отъезде, за что и удостоился получить в подарок драгоценный перстень; это еще более усилило его расположение к русским путешественникам, и они спокойно могут проезжать мимо страшного некогда гнезда этого горного орла, пресыщенного незавидною славою прежних подвигов.
