Михаил Каминский - В небе Чукотки. Записки полярного летчика
Честно признаюсь, что этот маленький просчет моего учителя вдохновил меня — так уж устроена человеческая психика, и тут ничего поделать с собой нельзя. Выключив мотор, вытирая пот со лба, Богданов подошел ко мне;
— Ну, брат, и страшно же садиться на гору, будь она неладна! А ты молодец! Расчет у тебя есть, а это в горах главное.
Мы добрались до самолета Буторина, осмотрели последнее пристанище наших товарищей, погрустили и к вечеру вернулись на базу геологов. На следующий день Виктор распрощался с друзьями и улетел к Конкину, а мы с Митей остались в экспедиции на все лето.
Геологи не скрывали своего огорчения сменой летчиков, считая, что равного Богданову не будет. Когда Виктор собрался улетать, все работники экспедиции, до повара включительно, вышли его провожать. Каждый хотел пожать ему руку, сказать доброе и теплое слово. Некоторые приготовили записки со своими московскими адресами и зазывали в гости, как дорогого человека. Я и сам восхищался отвагой Богданова, но, не скрою, завидовал его авторитету в экспедиции. Смогу ли я добиться того же?
ВОТ ТАКАЯ БЫЛА ЭКСПЕДИЦИЯ
Шла вторая половина мая. Это была первая наша весна в Арктике, и мы с Митей дивились тихим и жарким дням на широте Полярного круга. Прилегающая к заливу тундра уже освободилась от снега, он сохранился лишь местами, в лощинах. Расцветали микроскопические, пахнущие сыростью, но такие отрадные для глаза полярные подснежники. На льду залива появились забереги и проталины. А на севере призывно и таинственно сверкали белыми шапками острозубые горы. За ними была Амгуэма, место гибели Волобуева и дорога к «точке Серпухова».
Полевые партии заканчивали подготовку к переброске на Амгуэму. Более трех месяцев они не возвратятся на базу. Каждый начальник партии стремился увезти за хребет как можно больше запасов. В обход Зяблова, лимитировавшего загрузку самолета, они поочередно уговаривали меня взять побольше их имущества.
По плану только одной партии предстояло работать на южном склоне хребта. Осетин Мамшур Бритаев прошлой осенью обнаружил там полиметаллическое месторождение и должен определить его перспективность. Бритаев должен добираться до своего участка на катере, «кавасаки» и ждал шторма, который разломает и вынесет из залива лед. Остальные четыре геологические партии и два топографических отряда рассчитывали только на самолет.
Зяблов решил продвигаться к «точке Серпухова» с попутной разведкой. Исходной точкой он определил устье Тадлеана, впадающего в Амгуэму. От береговой базы до этой точки по прямой было 130, а для пешего движения — без малого 200 километров. Еще осенью они пытались перебраться за хребет на привезенных вездеходах, но машины не смогли преодолеть каменных завалов в ущельях. Это «открытие» резало план Зяблова под корень. Достижение заданной цели с южного побережья Чукотки оказалось невыполнимым. Перенести все необходимое для многомесячной работы на плечах немыслимо. Экспедиция теряла смысл, а ее начальник должен понести ответственность за срыв важного задания. Виктор Богданов спас экспедиции от позорного провала. Вот почему мои подопечные взирали на самолет, как на чудо, с нежностью надеждой.
Очень непросто за короткое время сформировать работоспособный коллектив из людей, до того не знавших друг друга. Не просто это и в обжитых местах, где легко заменить неоправдавшего себя работника. Ошибочная оценка человека, направляемого в Арктику, может стать трагической. Ни заменить какого–нибудь «психа» или лодыря, ни отправить в другое место возможности не будет. Поэтому поистине удивительным представился мне великолепный ансамбль специалистов и рабочих, какой удалось сформировать Зяблову. Прежде всего, подсобные рабочие были мастерами разных специальностей: плотниками, слесарями, механиками, подрывниками и т. п. Как один, инициативные, сообрази тельные, развитые, с большими запросами к жизни. Среди них я не заметил бездумных и равнодушных исполнителей.
Зяблову был 31 год. Большинству его соратников не исполнилось и тридцати. Это были романтики в самом хорошем смысле слова. Жизнерадостные, готовый с юмором встретить любые трудности. Такими мне памятны: старший рабочий Павел Ольхов, великий умелец Твердохлебов, весельчак–одессит Коля Шкробот, Петя Лутченков, повар Костя Соколов, водители вездехода Кароль и Безайс. На базе ими командовал завхоз, уже пожилой человек, К. Б. Ярославцев. И присутствие этого человека — одна из самых больших удач Зяблова Как известно, по прибытии в Арктику всегда обнаруживается отсутствие многих вещей, пустяковых в условиях материка и незаменимых в отрыве от благ цивилизации. В таких условиях заведующий хозяйством экспедиции также значим, как боцман на корабле. По–хозяйски со хранить, разумно использовать имеющееся, из подручного материала изобрести недостающее — в этой области наш Кузьма Борисович оказался корифеем. И еще он отличался талантом воспитывать в людях бережливость и поощрять каждую полезную выдумку. За все эти качества Ярославцев пользовался непререкаемым авторитетом.
Прошу вас, читатель, извинить за столь длинные подробности. Считаю их важными, ибо вам приходится или придется тоже искать секрет успеха в деле, которого добиваются хорошие организаторы. А секрет этот не столь хитер, если вы любите свое дело, думаете о нем, воспитываете в себе наблюдательность и предусмотрительность. А главное — уважаете подчиненных вам людей, видите в каждом из них личность, а не слепого исполнителя вашей воли. И в этой части М. Ф. Зяблов оказался под стать Павлу Гроховскому. Моральный климат экспедиции отличался деловитостью и одновременно демократичностью. Михаил Федорович был прост в обращении, тверд в слове, отзывчив на чужое горе.
В экспедиции было пять геологов; сам Зяблов, главный геолог Ю. А. Кремчуков, начальники партий — М. Д. Бритаев, С. В. Культиасов и комсомолец Дима Ки–леев. Их работу обеспечивали топографической съемкой инженер — геодезист и астроном А. В. Теологов, топографы Асанов и Степанов.
Экспедиция обосновалась на пустынном мысочке в середине восточного берега залива Креста. Под прикрытием мыса природа создала уютную бухточку, удобную и для разгрузки пароходов, и для посадки гидросамолетов. Бухту назвали Оловянной, по имени той цели, ради которой приехали.
У основания мыса построили три фанерных домика системы инженера Романова, как и на анадырской мерзлотной станции. В одном домике разместились камбуз (кухня) и кают–компания (столовая, библиотека, клуб). В двух других тесно, но весело и по–добрососедски жили люди.
К «ТОЧКЕ СЕРПУХОВА»
