Кэролайн Майтингер - Охота за головами на Соломоновых островах
Сэмми — стопроцентный англичанин — смотрел на них с недоумением.
Обеденный стол накрывался скатертью (точнее, полотнищем красной материи, идущей на набедренные повязки; я не сомневаюсь, что этот кусок материи использовался ранее по прямому назначению), за столом молча присутствовал шкипер. Его место было на гакаборте, рядом с гальюном, локтями он опирался на стол, а по другую сторону от него выпячивался зад рулевого матроса. Теснота была неслыханная.
В перерывах между завтраками, обедами и ужинами мы находились на кормовой палубе одни, если не считать наших двух флоридских соотечественников, превративших крышу каюты в свою спальню и посещавших гальюн без всякого стеснения.
Передняя палуба была превращена в мужское спальное отделение. В трюме, набитом мешками копры, ночевала часть туземцев, спавших в ужасающей тесноте и духоте, так как люк трюма задраивался. Кто не помещался в трюме, спал вповалку на палубе. Тут же стояли носилки для троих белых пассажиров.
Три сотни миль — достаточно утомительный переход даже на «цивилизованном» судне, а на «Накапо» это просто пытка. Свое плавание мы начали уверенно, делая по пяти миль в час, но уже на следующее утро мы встали возле какой-то плантации под погрузку дополнительной партии копры. Плантатор, усиленно занятый погрузкой, не обратил на нашу экспедицию ни малейшего внимания, а погруженная им копра вытеснила на палубу трюмных обитателей. Теперь не было буквально вершка, не занятого сидящими, лежащими или стоящими туземцами. С этого момента «Накапо» стал неотличим от кораблей, когда-то возивших невольников с Золотого Берега.
Судно было так перегружено, что борта в средней части выступали над водой не больше чем на восемнадцать дюймов, а скорость хода снизилась на одну треть. Все это было к выгоде шкипера: чем больше времени займет переход до Рабаула, чем больше будет груз, тем удачнее рейс. Видимо, на шхуне был достаточный запас горючего.
Мы проходили район, отмеченный на имевшейся у Сэмми карте надписью: «Есть сведения о рифах, находящихся в шести милях от берега». Если на карте напечатано «есть сведения», то можно не сомневаться в их правильности. Вопрос только в том, не находятся ли уже эти рифы под днищем нашего корабля.
В примечании, напечатанном на той же карте, говорится: «Поскольку острова изучены слабо, а большинство вообще не изучены, то плавание должно осуществляться с большой осторожностью». Сама же карта составлена по работам Д'Антркасто[23] XVIII века с поправками, внесенными в 1918 году.
Вдруг двигатель шхуны издал хорошо знакомый звук, который слышится перед тем, как мотор глохнет. Мы начали осматриваться кругом в поисках волн и ряби, являющихся признаками наличия рифов. Ничего опасного мы не обнаружили, но когда мотор остановился, нас понесло течением к югу с неменьшей быстротой, чем мы раньше двигались к северу.
Сидевший с нами Сэмми прекратил рассказывать страшные воспоминания о Бугенвиле и отправился в машинное отделение, бросив нам фразу, что шкипер умышленно прекратил работу мотора. Через два часа, когда мотор заработал, Сэмми вернулся и заметил, что задержка принесла шкиперу пятнадцать долларов чистой прибыли.
Следующая задержка была для шкипера еще выгодней. На этот раз рулевой, сидя на столе, заснул, удерживая ногой рулевое колесо. Всю ночь мы описывали огромные круги, не достигнув, впрочем, ни Гавайских островов, ни небесного рая. В ту ночь мы, имея на борту сорок восемь человеческих душ, напоминали легендарное, лишенное экипажа судно, несущееся по волнам. Все следующее утро шли в обратном направлении, чтобы найти ориентиры и лечь на правильный путь. Наши соотечественники-вербовщики выражались по этому поводу довольно крепко.
В перерывах между всякими задержками мы продвигались вперед, усталые и ослепленные блеском воды. Оба вербовщика спали круглые сутки, просыпаясь только в часы еды, а католический священник ел и продолжал благоухать, читая катехизис и не произнося ни слова на каком-либо языке. Его черная фигура образовывала темный силуэт на фоне сверкающей воды, и он казался чуждым на этом фантастическом «невольничьем корабле», таким далеким от мира, в том числе и от своеобразного мира двух спекулянтов флоридской недвижимостью.
Сэмми мы приняли в нашу компанию и предоставили ему возможность проводить весь день в нашем обществе. Он был очень обеспокоен медленностью нашего продвижения вперед, так как рана требовала перевязки и положение становилось все серьезнее. Белые пассажиры бездельничали, а туземцы на носовой палубе трудились, как муравьи.
Они вырезали узоры на бамбуковых ящичках для извести, ремонтировали корзинки, изготовляли гребни из пластинок бетелевого ореха, украшали свои прически и выщипывали волосы на бакенбардах. Некоторые из них нанизывали стеклянные бусы, делая ожерелья, или играли в нескончаемую карточную игру, правила которой были так сложны, что она непостижима для белого человека. Как женщины за вышиванием, они дружески болтали между собой. Все туземцы, за исключением экипажа «Накапо», принадлежали к пользующимся дурной репутацией темнокожим обитателям Западного Бугенвиля.
За сутки до нашего входа в пролив Короля Альберта, разделяющий оба острова Бука, мы попали в шторм и встречное течение. Тут, по крайней мере, наш капитан был ни при чем. Наступил период смены сезонов, когда влажные муссоны сменялись сухими и ветер ревел как бешеный. С небес в исступленной злобе низвергались потоки воды. Ехавшие на открытой палубе завербованные рабочие тщетно пытались укрыться под несколькими небольшими кусками брезента, но вода лилась на пассажиров отовсюду, несясь потоками по палубе перегруженного судна, зарывавшегося носом в бурное море. Белые пассажиры выдерживали серьезные испытания, сопутствующие морской качке, но вместе с тем аккуратнейшим образом собирались за обеденным столом. На следующее утро после самой штормовой ночи мы гуськом потянулись к завтраку; на этот раз последним шел пахучий католический священник. Все мы теснились вдоль борта и поочередно отдавали дань морю. Хуже всего пришлось Сэмми; тяжело больной, он лежал у самого борта, периодически облегчая ужасную тошноту. Все остальные, за исключением напичканной хинином Маргарет, дополнительно страдали от приступов лихорадки, вызванной похолоданием. Даже американцы вербовщики принялись ворчать друг на друга и стали разговаривать с остальными пассажирами с ядовитым сарказмом.
Путешествуя на «Накапо», мы оценили пачку писем, которую когда-то дал нам прочитать один плантатор. Письма были подлинниками, а частично копиями переписки между двумя белыми компаньонами, поселившимися на изолированной группе островов, на расстоянии многих миль от белых людей. Через несколько месяцев совместной жизни они поссорились, и одному из компаньонов пришлось построить себе отдельное жилье, находившееся всего в нескольких ярдах от дома, где они раньше проживали совместно. Друзья перестали разговаривать, но компаньонство требовало деловых взаимоотношений, и они стали переписываться, хотя каждому было слышно, как другой отстукивал письмо на пишущей машинке.
