Кэролайн Майтингер - Охота за головами на Соломоновых островах
Они предложили нам полный комплект полевого экспедиционного оборудования (носилки, противомоскитные сетки и кухонный инвентарь), предоставили в наше распоряжение двух слуг и разрешили нам занять в ближайшей от Киеты деревне дом для представителей администрации.
Мы приняли их проект всерьез.
Вскоре выяснилось, что все это лишь шутка. Этого нельзя сделать!
— Почему? — спросили мы.
— Потому что так никогда раньше не делалось…
— Кто-либо будет возражать против нашего пребывания в доме администрации?
— Нет… Вряд ли… Но, видите ли… Это необычно… Вдруг две белые женщины живут в одиночестве в деревне… Это не принято.
И пошло, и пошло… Мы считали, что хотя это и необычно, но почему не испробовать. Если же местный начальник запретит нам проживать в доме представителей администрации, то нам не останется ничего другого, как откупить в собственность полевое экспедиционное снаряжение и жить там, где нам вздумается. Странно, почему мы не подумали раньше об этой дешевой и прекрасной жизни в деревне, где мы быстро подружимся с местным населением и не будем преодолевать трудностей при подыскании моделей. Дело только в том, чтобы доказать местному начальству, что мы не какие-то жалкие леди, а настоящая экспедиция.
Возвращаясь на «Накапо», мы твердо решили с утра привести наш замысел в исполнение. Однако, добравшись до пристани, мы коренным образом изменили наши намерения в отношении жизни на Бугенвиле. На пристани в ожидании шлюпки с «Накапо» стоял худощавый молодой человек с огромной повязкой на ноге; тут же стояли полицейские с багажом, принадлежавшим молодому человеку.
— Ну, как, Сэмми… — приветствовал его провожавший нас радист. — Наконец-то едешь в госпиталь? Как твоя нога?
— Да из нее все еще лезут зубы летучей мыши… — ухмыльнулся Сэмми.
Мы познакомились с новым пассажиром и узнали, что «Накапо» через час уходит в рейс.
— Мы не едем на «Накапо», а остаемся здесь и будем жить в какой-нибудь деревушке, — заявили мы хвастливо.
Наступило молчание, после чего Сэмми спросил:
— А местный начальник знает об этом?
— Нет… — сказали мы. — Завтра мы ему об этом скажем.
— Но завтра «Накапо» будет уже далеко в море… — с беспокойством сказал радист. — И мне придется жениться на ком-либо из вас, чтоб дать вам приют.
— Не знаю, повлияет ли это на ваше решение, — прервал его Сэмми, — но именно в деревне я получил ранение в ногу, которая теперь полна зубов летучих мышей. Не сомневаюсь, что местный начальник не позволит вам поселиться вдвоем в деревне, даже если она будет на расстоянии одной мили от Киеты. Он не захочет неприятностей ни для себя, ни для вас. Нельзя доверять населению Бугенвиля.
Наш замысел рухнул, так как Сэмми говорил с полным знанием дела, поскольку он занимал должность полицейского офицера. Свое ужасное ранение он получил в туземной деревне, расследуя загадочную смерть одного из туземцев, последовавшую в результате посещения деревни каким-то белым человеком. Хотя Сэмми был ни при чем, но жители действовали по принципу «око за око». Сэмми с полицейскими, потеряв одного человека убитым, бежал, получив ранение копьем в ногу. То, что он не умер, было просто чудом, так как даже в момент знакомства с нами острие копья торчало у него в бедре. Зубы летучих мышей прикрепляются клеем к острию копья таким образом, что вынуть их из раненного тела очень трудно, особенно если они попадают между костями. Когда Сэмми пытался извлечь острие, оно сломалось и конец остался в ране.
Событие произошло две недели назад, и, хотя копье не было отравленным, процесс воспаления давал себя знать.
Местный врач извлек добрый десяток зубов из раны, но их было слишком много, и они продолжали выходить из раны наружу. Нога была сейчас в таком серьезном состоянии, что Сэмми надо было срочно ложиться в больницу, находившуюся в Рабауле. До прихода «Накапо» в Киету не было возможности отправить больного в Рабаул. Сэмми был лишь одним из многих страдальцев на «Накапо»; подъехав к трапу шхуны, мы почуяли запах других жертв Бугенвиля.
Трехдневные поиски бизнеса принесли шкиперу «Накапо» ощутительные результаты, так как к моменту выхода в море на «Накапо» находилось шестеро белых и сорок один туземный пассажир, которым надлежало проплыть до Рабаула три сотни миль на судне, имеющем в длину всего лишь шестьдесят пять футов и лишенном пригодных для лежания мест. К туземным пассажирам относились команда судна, сопровождавшие Сэмми полицейские и вновь завербованные рабочие. Впрочем, один туземец составлял исключение: он только что убил свою жену новеньким топором, и ехавший с нами французский католический священник отвозил убийцу в Рабаул, где его должны были предать суду.
В момент отплытия мы не видели наших спутников и лишь утром за завтраком встретились с «белыми элементами», усевшимися вокруг стола. Это было невиданное сборище необычных лиц, к которым мы причисляем и нас… Справа, на койке в конце стола сидел католический священник, не говоривший по-английски. Это была странная личность с тщательно обритой головой при небритом, поросшем чем-то непонятным лицом. Скорее всего, это была черная щетина, делавшая еще более страшной голову священника и без того напоминавшую голый череп с горящими в нем черными глазами. На священнике была выцветшая, лоснящаяся от пота ряса, от которой так воняло, что сопровождаемый священником меланезиец мог бы упасть в обморок. Но будучи убийцею, он не обладал достаточной тонкостью чувств. Вонь, исходившая от священника, распространилась по всему судну, и без того пропитанному неестественным сочетанием запахов.
Двое других пассажиров, сидевших рядом со священником, напоминали исполнителей эстрадного номера, именуемого «танец смерти». Круто посоленные янки, они были в данный момент вербовщиками, а до этого золотоискателями, торговцами и даже спекулянтами крупной недвижимостью в штате Флорида. Короче, воплощенные авантюристы. Трудно было себе представить этих двух типов, только что вырвавшихся из адского пекла бугенвильских зарослей, разъезжающими на роскошных, купленных в рассрочку «дьюзенбергах» или кутящими в дорогих барах Флориды с прибывшими на купальный сезон красавицами.
Перевозимые на «Накапо» завербованные туземцы были добычей вербовщиков, компенсировавшей перенесенные лихорадки, сломанные ноги и голодание в чаще, где носильщики бросили их на произвол судьбы среди враждебно настроенного населения. Смертельно бледные, бритоголовые, поросшие щетиной, они сохранили франтовские замашки флоридских покорителей сердец. Это были тертые парни, но их присутствие доставляло нам радость хотя бы тем, что наши земляки лихо и гнусаво говорили на американском жаргоне, которого мы уже два года не слыхали.
