Андрей Капица. Колумб XX века - Щербаков Алексей Юрьевич

«Решив, что надо устроить что-то вроде медового месяца, мы поехали в Довиль — очень модный и симпатичный курорт на Ла-Манше. Петр Леонидович любил модные места, роскошные гостиницы и всякую такую чепуху. Он никогда не мог привыкнуть к тому, что мне это абсолютно безразлично, и говорил: „Это ужасно, ты никогда не понимаешь, что ешь, тебя очень трудно угощать“. Ему нравилось расспрашивать повара о тонкостях приготовления того или иного блюда. Петр Леонидович любил поговорить с настоящими профессионалами об их деле, будь то повар, парикмахер или ученый.

Не прошло и нескольких дней нашего медового месяца, как Петр Леонидович сказал мне: „Знаешь, мне очень хочется ехать в Кембридж работать. Поедем“. И мы поехали.

Довольно скоро я поняла, что первое и основное у Петра Леонидовича — его работа. Так что мне нужно было с самого начала решить, что работа — это самое главное. А все остальное к ней прилагается. И не надо мне по этому поводу делать ему никаких скандалов, хотя можно иногда сердиться — в конце концов, нельзя было все спускать, надо было его иногда и останавливать.

Сначала Петр Леонидович хотел, чтобы я ему помогала в лаборатории, занималась фотографированием и еще чем-то в этом роде. Но из этого ничего не получилось, потому что я абсолютно ни с какой стороны не научный работник. Было совершенно очевидно, что Лаурман все делает гораздо лучше, а на меня Петр Леонидович только раздражался…» [53]

Английский дом

«Пока Капица не был женат, — вспоминала Анна Алексеевна, — он жил в Тринити-колледже, у него были две хорошие комнаты на втором этаже Nevill’s court. Но семейным людям не полагалось жить в колледже. Сначала мы сняли совсем маленький симпатичный домик в самом центре Кембриджа в Little St. Mary’s Lane, но вскоре переехали в дом на Storey’s way, где родился наш старший сын Сережа. Понемножку завели мебель. В то время Петр Леонидович еще играл на фортепьяно, и ему очень хотелось его иметь. Так что мы купили пианино, и впоследствии этот инструмент переехал с нами в Москву. Петр Леонидович любил, чтобы в доме были картины, и всегда говорил, что картины должны висеть в частных домах, а музей — это кладбище картин» [54].

Анна Алексеевна писала матери мужа:

«20 июня 1927 г., Кембридж

Дорогая Ольга Иеронимовна! <…> Числа 3-го июля мы переезжаем в новый дом. Он на Storey’s way, которая выходит на Huntingdon Road. Там очень хорошо, сады кругом, поле. Совсем на даче. Купили кой-какую мебель — письменный стол, буфет, надо еще кухонный стол, посуду и вообще всякую дребедень домашнюю. <…> Знакомые сейчас уже не так одолевают, а первое время их было столько, что я никого не запомнила и всех перепутала. Теперь начинаю соображать понемногу, как в Кембридже живут люди, только вот с разговором плохо, я, когда вижу много незнакомого народу, то пугаюсь и молчу как рыба. То же было и в Париже, где я научилась не пугаться французов только на пятый год! Я думаю, что здесь дело пойдет лучше и я совсем хорошо буду себя чувствовать с англичанами так через год или два. Петя сейчас много работает, я хожу к нему в лабораторию, снимаю их, как они там работают, снимки получаются очень забавные. Археология моя пока отдыхает, хотя у меня есть возможность работать в большой университетской библиотеке, но, пока все не наладится и мы не устроимся окончательно, не хочу начинать работать. Это ничего, археология может подождать…» [55]

Вскоре (10 июля) Анна Алексеевна вновь пишет Ольге Иеронимовне и подробно рассказывает об их жизни в новом доме:

«Дорогая Ольга Иеронимовна, наконец перебрались в наш новый дом. И оба очень счастливы, здесь чудно, спокойно, хорошо, много воздуха, солнца, окна громадные. Так что дом очень светлый.

Обзавелись мебелью, как раз в меру, не набито в комнатах и все есть, что надо. Купили пианино, и Петя играет каждую свободную минутку. Я сама в музыке абсолютно ничего не понимаю, но слушать очень люблю. Сад наш в диком состоянии, только перед домом получше. Зато растет малина и две яблони, правда, такие махонькие, что от земли не видно, но с яблоками все же.

Внизу — столовая и гостиная соединены большой дверью, так что получается одна большая комната, кухня и прихожая. Всё порядочных размеров, что очень приятно. Наверху кабинет, спальня и две маленьких комнаты, ванна и пр. Одна комната предназначена для Вас. Мы очень хотим, чтобы Вы приехали пожить с нами, но не на месяц, а подольше — на полгода или больше. Вряд ли мы поедем в этом году в Ленинград. Очень это все сложно. Лучше приезжайте Вы к нам, посмотрите, как мы живем. <…> Петя ухитрился познакомить меня со 100 человеками, из которых я половину не могу узнать на улице и часто в недоумении, кто со мной разговаривает. Но понемногу я их всех выучу, и дело пойдет лучше…» [56]

Анна Алексеевна рассказывала: «В доме на Storey’s way мы жили долго. Туда к нам приезжала Ольга Иеронимовна, мать Петра Леонидовича. Они приехала познакомиться со мной и понянчить маленького, недавно родившегося внука (Сергей родился 14 февраля 1928 года. — Прим. авт.). Есть прелестная фотография Ольги Иеронимовны с маленьким Сережей на руках. У нее такое веселое, счастливое лицо — наконец, она как-то успокоилась за Петра Леонидовича: он снова не один, у него семья, и, что немаловажно, его жена не англичанка» [57].

Приходил в тот дом и будущий академик Ю. Б. Харитон: «Летом 1928 года в одно из воскресений я был у Капиц на обеде. После обеда вышли посидеть в саду. В самом дальнем углу сада у ограды стояла детская коляска, в которой находился будущий автор широко известных телепередач „Очевидное-невероятное“. Я спросил у Анны Алексеевны, почему коляска стоит так далеко, и услышал ответ: „А чтобы крика не было слышно“» [58].

Получается, жили они на Storey’s way всего пару лет. Дела у Петра Леонидовича в Кавендишской лаборатории шли настолько успешно, что понадобился более представительный дом, побольше. Вдобавок гораздо лучше жить не в том доме, что ты купил, а который спланировал сам. Немаловажное значение в принятии решения о постройке нового дома сыграло знакомство и дружба с Хьюзами.

Анна Алексеевна вспоминала: «Кроме физиков, у нас было много друзей, самых разнообразных — историки, литературоведы, археологи, священники, экономисты и т. д. Среди наших друзей были Мери и Хью Хьюзы. Он был выдающимся архитектором, довольно много строившим в Кембридже. По проекту Хьюза была сооружена Мондовская лаборатория, которую Лондонское королевское общество построило специально для работ Петра Леонидовича. Он же проектировал и наш последний дом на Huntingdon Road. <…> В этом доме родился наш младший сын Андрюша» [59].

В новом доме было «восемь комнат в двух этажах и еще две комнаты в мансардном помещении, и гараж. При доме хороший сад и теннис» [60].

Уже летом Петр Леонидович пишет матери Ольге Иеронимовне:

«Кембридж, 12 июня 1930 г.

Дорогая моя Мама,

Сейчас очень занят, но все идет помаленьку. Дом подвигается, и недели через две-три собираемся переезжать. Наш новый адрес будет 173 Huntingdon Rd. У меня большая новость… <…> Дело в том, что мне предлагают кафедру, специально для меня созданную, подробности я напишу потом. Окончательно все выяснится только к середине ноября, но почти нет никаких оснований, чтобы я ее не получил. <…> Это очень большая честь для меня…» [61]