Юрий Аракчеев - Зажечь свечу
И Фрол не спеша, с солидной, спокойной осмотрительностью входил в ЛИДу — широкое и длинное помещение с тремя рядами стендов, на которых удобно лежали моторы, повернувшись стволами удлинителей в сторону широких зарешеченных окон.
В это утро Фрол вошел в лабораторию, как всегда спокойный, готовый к работе, хотя и немного невыспавшийся — вчера допоздна играли в «козла» во дворе, — ленивый, нарочито небрежный, с сознанием своей нужности здесь, хотя и с ощущением какого-то недовольства. Он знал, что работа отвлечет его, а вечером можно будет зайти в магазинчик напротив завода — «на двоих», а тогда и с женой будет мириться легче: она опять обиделась на него вчера. Он взглянул мельком на Ивана да Федора, из ночной смены, кивнул им и вышел к баку.
Люди все подходили и подходили.
Вот «молодежная бригада»: двое молодых парней из заводских кадровиков и четыре студента, присланных на практику, — они работали в стороне от конвейера, собирали генераторы на базе готовых моторов для каких-то особых нужд. Пришел Степа Солдатов, контролер лаборатории испытаний, которого почему-то прозвали Феней, — он был кудрявый, в очках, нескладный и высокий; на прозвище не обижался. Пришли двое из его, Фрола, утренней смены: Федор-маленький и Сергей — тоже бывалые испытатели. И наконец, как всегда, позже всех суетливо появился Умейко. Умейко была его фамилия, и никто не звал его по имени, а Фрол вообще не знал имени этого Умейки. Был он черен, суетлив и худ, был похож на цыгана, но без присущей цыганам ловкости. В работе он никогда не поспевал, и с ним всегда случались непредвиденные истории. Появился в лабиринте станков начальник участка Арсений Самойлович — носатый, высокий и толстый, с жидкими, как у младенца, волосиками на удлиненном черепе. Говорил он зычным басом так, что всегда было слышно издалека, несмотря на гул станков.
Раз слышно Арсения — пора начинать.
Фрол раздавил сигарету о край бака, бросил ее в песок, сплюнул и пошел в ЛИДу.
Ряд его был у самых окон — это и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что зимой светлее и прохладней. Весной же и летом в утреннюю смену мешало солнце.
Конвейер моторов стоял.
Минут через двадцать он должен пойти — подготовят все для работы, дождутся опоздавших, подвезут цилиндры, картеры, блоки. Подвесной конвейер в ЛИДе стоял тоже, но на нем висело два мотора, успевших приехать в ЛИДу через специальное входное окно. Иван да Федор не сняли их, оставили. Интересно было снять один из этих моторов, так как иначе все двадцать минут до начала работы конвейера придется курить. Два мотора — двоим сидеть.
Кто возьмет?
Умейко, конечно, как пришел, кинулся на один мотор. Но Умейке это, уж как повелось, прощали. Он и так едва успеет обкатать норму, да и то если не будет простоев на конвейере. Фрол считался самым умелым и, хотя он приходил всегда первым, не пользовался этим и не брал себе мотора, если не хватало.
Второй мотор взял Сергей (предварительно оглянувшись застенчиво). Взял. Поставил.
— Что, Фрол Федорыч, покурим? — сказал и подмигнул ему Федор-маленький.
— Покурим.
Вышли к баку.
2Внешне Фрол ничем особенным не отличался от других рабочих, разве что мягкостью в повадке. Был он чуть выше среднего роста, не всегда бритый, русоволосый. Брови широкие, редкие, внимательные серые глаза. Когда серые, а когда голубые — в зависимости от освещения. С правой стороны во рту поблескивал золотой зуб. Было ему сорок четыре, однако выглядел он старше.
Фрол закурил сигарету — третью за сегодня: уж несколько раз собирался бросить курить, но не выдерживал, убеждал себя, что все равно уж курит давно и бессмысленно теперь бросать, а что касается здоровья, то оно и так у него неплохое, а жить до ста лет он не собирался. Однако привычка считать осталась.
Курилось невкусно. Горечь какая-то. «Настроение паршивое, вот и горчит, — подумал Фрол. — Не выспался».
И вспомнилось ему, чем расстроил его вчерашний день, а вернее сказать, вечер. Когда он пришел домой, Валентина уже лежала и, повернувшись к нему спиной, старательно и упорно делала вид, что спит, хотя он знал, что она не спит, что она долго ждала его — договорились идти в кино — и теперь опять обиделась, а на его робкую извиняющуюся ласку пробурчала что-то — он не расслышал что — и во всю ночь так и не повернулась к нему.
Фрол бросил недокуренную сигарету, встал, направился к Сергею.
Мотор Сергея уже завелся, фырчал, подпрыгивая, клапана стучали вовсю.
— Завелся? — кивнув, крикнул Фрол.
— Завелся… — Сергей махнул рукой. — Опять с насосом. Давление маленькое.
— И клапана.
— Это уж как водится.
— Ты вот что, Сергей… Два рубля не найдется?
— Что? Два рубля? Черт его знает, Фрол Федорыч. Погоди, посмотрю. Пойдем.
Сергей занимался в какой-то спортивной секции, и это чувствовалось сразу. Крепкий парень лет тридцати, светловолосый, с короткой стрижкой. Он стоял у стенда в тренировочном костюме с белой полоской у шеи. Пиджак вешал у контролерского столика, где сидел Степа Солдатов — Феня. Сергей и Фрол подошли к столику. Фени не было — отошел куда-то. Сергей вытер руки паклей и принялся шарить по карманам в пиджаке. Он наклонился, и спина его под синей тренировочной майкой обрисовалась четко — два мощных валика мышц.
— Нет, Фрол Федорыч. С удовольствием бы, нету.
— Ничего, ладно.
«Может, у Сашки из молодежной? — подумал Фрол. — У Умейки и спрашивать нечего». Но все же спросил у Умейки:
— Слушай, у тебя рубля не найдется?
— Чего?
Умейко орал как бешеный. Он плохо слышал. И Фролу пришлось орать:
— Рубль, говорю! Рубль!
Фрол вытянул указательный палец вверх.
— Рубль?! — Умейко только рукой махнул: нету.
И засмеялся. И, как всегда, Фрол подумал, что Умейко — хороший мужик все-таки. Безобидный.
— Саша, привет! — сказал Фрол, выйдя из ЛИДы и подойдя к стендам молодежной бригады.
— А, Фрол Федорыч, здорово.
Сашке было лет двадцать с небольшим. Черноглазый, черноволосый, красивый. Девчонки небось с ума сходили. Жил Сашка один. Но с дороги не сбился пока, да уж теперь и вряд ли собьется. В каких-то комсомольских начальниках ходил.
— Ты, Саш, этого… — Фрол почесал в затылке. — Не богат? В получку отдам.
— Сколько тебе, Фрол Федорыч?
— Да сколько есть, хоть рубль.
Больше Фролу неудобно было у Сашки просить: все-таки один, ни отца, ни матери.
— Сейчас посмотрю, постой, — сказал Сашка. Он порылся в карманах, нашел рубль, протянул.
— Спасибо, Саша. Так, значит, в получку.
