Арнольд Якоби - Сеньор Кон-Тики
Пожалуй, больше всего огорчений Туру приносила физкультура. Тут он безнадежно отставал от других. К футболу у него не было никаких способностей, да и не любил он его. И когда ребята делились на команды, о нем вспоминали уже напоследок.
Когда мы шли на море купаться, Тур сидел на берегу и глядел. Правда, с ним мало кто мог сравниться в кроссе, но этот вид спорта был не в чести.
Видно, Тур именно тогда решил взяться за себя, потому что втайне началась основательная подготовка. Дома в углу двора отец врыл два высоких столба с перекладиной наверху. Подвесил канат для лазания, укрепил турник, кольца. И скоро Тур делая такие трюки, которые нам были не под силу. Подтянется на одной руке и висит. Да что там на одной руке — он мог подтянуться на одном пальце! Заодно он развивал в себе выдержку. Ударит костяшками пальцев о край стола — и хоть бы что, даже не сморщится. Нас не очень тянуло повторить за ним это испытание, а когда приходилось, то делали мы это куда осторожнее.
В это время в одном из соседних домов поселились два брата, одержимые спортом. Летом они занимались легкой атлетикой, зимой — лыжами. Оба были ребята общительные, и Тур нашел у них поддержку. Они зазывали его в кроссы и лыжные походы, уговорили даже участвовать в соревнованиях с другими ребятами. Но победа не волновала Тура, ему важно было упражняться, чтобы стать сильным и выносливым. Если он уставал во время кросса, то садился передохнуть на камень или пень, потом бежал дальше. А по следам зверя он мог и вовсе уйти с дистанции. Сохранился протокол с результатами двух кроссов. В одном из них Тур пришел последним. В другом он был четвертым из пяти участников. Да и то благодаря тому, что один из бегунов заблудился на трассе.
Родители тоже заметили, что с парнем что-то происходит. И мать поняла: пора предоставить ему больше свободы, не то ему туго придется в мире взрослых. Она была согласна с отцом, что от физических упражнений только польза.
Хейердал-старший купил и унаследовал несколько усадеб и «приютов». Больше всего любил он домик в Устаусет, где многие выстроили себе дачи и всегда можно было встретить знакомых, весело провести время. Госпожа Алисон предпочитала другой домик, на берегу озера Хурншё, в горах за Лиллехаммером. Природа здесь отвечала ее вкусу: много воздуха, огромное небо, уходящие вдаль длинные гребни с вереском и карликовой березкой, мерцающие озера и широкие плато, в голубой дали — дикие массивы Ютунхеймен и Рондане с шапками вечного снега и льда.
Туру было всего пять лет, когда он впервые попал на Хурншё. Этот уголок в горной глуши сыграл для него большую роль. Из года в год он приезжал туда на лето. Один раз ему разрешили переночевать с товарищем в палатке возле домика. Это было настоящим событием для мальчишек. От волнения они никак не могли уснуть. Из далекого леса внизу доносились голоса ночных птиц и зверей. Ветер тряс палатку, и казалось, кто-то бродит поблизости.
Незабываемой была ж первая ночь, которую ребята провели под елью без палатки. Как хорошо в лесу! Люди явно потеряли что-то важное: живут в коробках, дышат дымом и пылью вместо лесного и горного воздуха…
Однажды летом в горы пришел человек с котомкой за плечами, а больше у него почитай что ничего и не было. Звали его Ула Бьёрнебю. Этот загорелый, закаленный житель гор был удивительно жизнерадостен, несмотря на перенесенные невзгоды. Еще недавно он жил в доме богатого лесопромышленника в одном из городов Эстланна. Вышло так, что семья разорилась. Взяв самое необходимое, Ула ушел в горы, чтобы заняться охотничьим промыслом. В долине к востоку от Хурншё он поселился в старой овчарне с земляным полом. Вдоль стены между нижним бревном и полом был лаз для овец. В углу овчарни на камнях стоял железный котел. Здесь Ула стряпал. Самодельный стол да две табуретки — вот и вся обстановка. Спал Ула круглый год на высокой полке, укрываясь овчинами и одеялами.
Сюда Тур и его мать пришли во время одной из своих дальних прогулок. Оба были сразу очарованы этим необычным человеком. Для Тура он был олицетворением Тарзана, для госпожи Алисон — веселым любителем приключений с неистощимым запасом историй из жизни животных. Ула рассказывал про свое охотничье житье-бытье, показывал, как вырезает из причудливо изогнутых сучьев красивые миски и чашки.
И случилось нечто совсем неожиданное: четырнадцатилетнему Туру разрешили провести лето с Улой и помогать ему. Тур своими глазами увидел, как городской человек из культурной семьи сумел сжиться с природой настолько, что лес и горы стали для него таким же домом, как для зайца и лося.
Впервые в жизни Тур по-настоящему трудился. Он много ходил, таскал груз, но не показывал виду, что ему тяжело, даже тогда, когда от усталости подкашивались ноги. Если они в ночь ловили рыбу, то потом день отсыпались тут же на плоском камне.
Ула Бьёрнебю научил его читать следы в траве, объяснял, что означает приставший к коре кусок шерсти, как укрыться от непогоды. Позднее Тур не раз говорил, что наука, которую он прошел у Бьёрнебю, была едва ли не самой важной для его воспитания.
Горы стали для Тура символом свободы. Здесь он проводил летние каникулы, лучшее время года. Нагорье было огромной площадкой для игр, куда ни повернись — ждут приключения. Горные плато с их скудной почвой, где рощицы белоствольных берез уступают место можжевельнику и жмущейся к склону карликовой березке, скромным цветочкам и камням с париками из серого, зеленого, желтого лишайника, — это была подлинная Норвегия, его Норвегия. Острые пики в мглистой дали, лесные долины и сверкающая полоска реки далеко внизу, будто в подземном мире… А здесь наверху прыгают на камнях козы, звенят колокольчиками коровы, щебечут пичуги и ветер врывается в благоухание согретых солнцем цветов. Здесь было его царство — уединенные горные фермы с посеревшими стенами и дерновыми крышами.
Из горного царства он каждый год возвращался в свой город на берегу Ослофьорда. Ларвик олицетворял осень и зиму, серые дни и школьную лямку. Разве мог он сравниться с нагорьем — миром света, приволья, приключений. Я никогда не поднимался так высоко в горы, и мне мой город представлялся иначе: солнечные улицы взбегают, петляя, на косогоры; бук, ель и сосна подступают к домам; футбол, пропеченный солнцем белый пляж. И порт — ворота в большой, неведомый мир. Тур соглашался: последнее в самом деле немалый плюс. И он это когда-нибудь использует — когда начнет свои путешествия, отправится в чужие неизведанные края. Но ведь все уже открыто, возражал я. Африка перестала быть Черным континентом. Австралия давно нанесена на карту. Только в бассейне Амазонки есть еще малоисследованные места, но и эту область не назовешь совсем неизвестной.
