Игорь Зотиков - Пикник на Аппалачской тропе
Его не уволили сразу. К счастью, довольно быстро выпало много снега, образовались склоны, ну а поддержать их в порядке и безопасности от лавин — это работа, которую Гриша умел делать. К весне снова возник вопрос об искусственном наслоении снега на склоны, чтобы продлить сезон. Он не смог этого сделать и ушел с работы. А к этому времени освободилась должность директора экспериментальной снежно-лавинной станции неподалеку отсюда, в Скалистых горах, и опять же его друзья гляциологи вспомнили, что он был директором почти такой же станции в горах Кавказа. И взяли его на эту работу.
На другой день ко мне после лекции подошел широко улыбающийся, с желтыми неровными зубами, лысый человек. Американцы тех лет, конца семидесятых годов, любили одеваться подчеркнуто неряшливо в рванье. Такая мода пришла от хиппи. Но Гриша, пожалуй, перещеголял всех. Дыры на коленках его застиранных джинсов, в которых он пришел на семинар, были такие большие, что когда он сидел, сгибая ноги, то белые, незагорелые коленки его полностью вылезали наружу. Правда, остальная одежда — ковбойка и большие, грубые, когда-то желтые горные ботинки были вполне сносными.
На другой день меня возили посмотреть на гордость института — экспериментальную станцию, расположенную высоко в горах, недалеко от верхней границы леса. И странное чувство овладело мной: два крытых красной черепицей островерхих дома с балконами, внутренними и наружными лестницами, холлами, лабораториями, общежитиями для студентов и квартирами для сотрудников, камином и баром — все было так же, как там, на Кавказе. Только квартира директора станции Гриши была спланирована по-американски — двухэтажная, с внутренней лестницей.
У входа в квартиру, на балконе, нас ждала красивая женщина. «Ольга», — сказала она только одно слово и протянула руку. Когда я осторожно пожимал ее, то чувствовал, что это рука крестьянки, женщины, которая делает сама любую работу. И в то же время это была маленькая женская рука.
«Вот, наверное, такими были жены первых пионеров Америки. Такая женщина не даст пропасть. Пожалуй, Грише в этом повезло…» — подумал я тогда.
Ночевали мы с Куртом на станции. Вечером пришли к директору поужинать, и за длинной, чисто русской трапезой хозяева рассказали о своей жизни. Оказалось, что Ольга не смогла и здесь создавать свои модели украшений для женщин из благородных металлов и камней. Достать серебро, даже золото — здесь серебро не в ходу — было легко. Легко оказалось достать и инструменты. Все можно было получить в кредит и в аренду. Но ничего из того, что делала Ольга, увы, не продавалось. Американки щелкали языками, вежливо хвалили работу, примеривали украшения, даже с удовольствием брали поносить, если Ольга предлагала своим хорошим знакомым, но никто ничего не покупал. И я понял, что Ольга уже рассталась со своей мечтой, из-за которой она уехала в Америку. Ну а у Гриши дела тоже шли не очень удачно. Он принял участие во внутриинститутской борьбе. Директор института, который его когда-то принял на работу и не раз помогал, был снят, заменен другим, его противником. Грише бы держаться подальше от всего этого, а он счел своим долгом не бросать в беде человека, который ему когда-то помог, выступил открыто на каких-то сходках в пользу старого руководства. И вот сейчас, когда старый директор окончательно ушел, а новый, естественно, набирает свою команду, Гриша получил уже неофициальное уведомление о том, чтобы он подыскал себе новую работу, и не в стенах института. И квартиру бы тоже освободил. А ведь эта квартира была бесплатной. «Вот так, Игорь, когда ты будешь в своей Москве — я не знаю, где уже будем мы», — грустно сказала Ольга.
Вот с этими воспоминаниями и уснул я в первую ночь моего «нового Боулдера».
А что было дальше — расскажет дневник.
23 сентября, четверг. Встал в 6.30. За окном великолепное утро, четкая линия гор совсем рядом. В восемь утра за мной заехал Курт и увез на работу, то есть в трехэтажное здание института альпийских и полярных исследований. Красивое название, не правда ли?
Здесь мне выделили отдельную комнату для занятий и для подготовок к лекциям. Комната полна китайских вееров и фонариков, так как, объяснили мне, в ней живет «молодая леди из Пекина», которая приехала сюда учиться. Ее не будет до понедельника, а к тому времени я уеду.
Первая из лекций моего семинара состоится во время перерыва на ланч. Здесь, в институтах США, так принято, ведь обедают все принесенными из дома огромными многослойными бутербродами, каждый за своим рабочим столом, а во время таких лекций все приносят те же бутерброды и большие чашки с дымящимся кофе в аудиторию, где идет семинар, и «совмещают приятное с полезным» — едят и слушают лектора. Все получается при этом гораздо менее официально и намного приятнее для слушающих, а значит, и для докладчика.
Лекция прошла очень хорошо. Было много вопросов и даже дискуссия. Чувствовался интерес к проблеме.
Кроме молодых сотрудников на лекции присутствовал и человек, мнение которого по всем вопросам и науки, и жизни было для меня очень важным. Это был профессор Джозеф Флетчер — невысокий, лет шестидесяти с лишним, крепкого сложения человек с твердым взглядом светлых прищуренных глаз, окруженных сетью морщинок. Видимо, он проводит много времени на воздухе не только в хорошую погоду. Одет он в простую одежду — обыкновенные брюки, светлая рубашка с короткими рукавами, ворот нараспашку. Руки крепкие, жилистые, пальцы рабочего или спортсмена…
Университетский диплом по специальности геофизика он получил еще перед второй мировой войной. С началом ее Флетчер поступил в школу летчиков, и вся его дальнейшая жизнь была жизнью пилота военного времени. После окончания войны полковник Флетчер становится командиром базирующейся на Аляске авиационной группы, которая начала систематическое и всестороннее изучение с воздуха Северного Ледовитого океана. Еще тогда, тщательно следя за полетами в Арктике советских полярных летчиков, думая о том, как хорошо было бы, если бы американские и советские пилоты помогали друг другу, проникся полковник Флетчер к ним уважением и пришел к твердой мысли о том, что американцы и русские должны изучать Арктику, работать в ней не как враги, а как друзья. Свой интерес к полярным странам и стремление способствовать сближению СССР и США в Арктике Флетчер сохранил, по-видимому, навсегда.
Неудивительно поэтому, что в период резкого смягчения политической напряженности после смерти Сталина, в середине пятидесятых годов, когда дело дошло до того, что был уже разработан проект международного договора о мирном и совместном использовании Арктики, именно Флетчер был одним из руководителей американской делегации на переговорах по этому вопросу, проходивших в Стокгольме. И договор этот, наверное, был бы подписан, если бы не разразились «венгерские события» 1956 года, отбросившие отношения между СССР и США далеко назад.
