Петр Романов - С Бобом и Джерри тропой инков
С Пако разговор прошел сложнее, потому что он, из-за того что постоянно отлучался с другими мужчинами на охоту, увлечение сестры пропустил. И внезапная страсть Боба и Чоони оказалась для него полным сюрпризом. От неожиданности он сначала даже нахмурился, но потом сообразил — недаром постоянно ездил в Икитос, — что у Чоони открываются в жизни немалые перспективы. Его и самого уже давно тянуло вырваться из рутинной и убогой жизни в деревне. Изрядно надоела и постоянная зависимость от вождя, хотя мы оба понимали, что деревне с лидером изрядно повезло. Черный Кабан действительно был разумным человеком, а это делало жизнь под его правлением для всех остальных куда более терпимой, чем это было в большинстве других племен.
Сдружился Пако и с Бобом, которого индейцы пару раз брали с собой на охоту, где мой друг проявил себя молодцом. Помогло даже общее знакомство с доктором Мигелем. Людей, которых рекомендовал доктор, индеец не мог не уважать. И не ждал от нас никаких козней. Наконец, возраст Чоони уже заставлял задуматься о замужестве. Почему бы и не Боб?
Не смущало Пако и честно высказанное желание Боба удрать при первой же возможности в Икитос — я счел нужным обо всем рассказать ему откровенно. И это не вызвало ни малейших возражений, тем более когда Пако узнал, что у Боба есть деньги на дом. К тому же это была давняя мечта и самого Пако, а комнату в этом будущем доме Боб ему гарантировал.
Короче, оставалось два препятствия. Во-первых, вождь — кто знает, что у него на уме. И, конечно же, давний военно-политический договор, частью которого, на нашу беду, оказалась Чоони. Даже здесь не обошлось без чертовой политики.
Переводчиком в сложном разговоре с вождем Пако быть также согласился.
Все это было хорошо, но решение главных проблем все равно оставалось за мной. Слепая надежда, с которой на меня глядели Боб и Чоони, не столько грела мое самолюбие, сколько заставляла волноваться перед разговором с Черным Кабаном еще больше.
Я вступал в игру со слабыми картами. С одной стороны, любовь этих двоих, мало что значившая для племени и вождя, а с другой стороны, загадочный мирный договор и данное когда-то слово, да еще перспектива потерять одного из членов племени, которое и без того явно вымирало.
Подумав, я уговорил Боба и Чоони из тактических соображений на время забыть об их планах перебраться в Икитос. Лишний раздражитель на переговорах нам был не нужен.
Боб долго сопротивлялся, но я, как змей-искуситель, ему сказал:
— Чудак! Сыграешь по местным понятиям свадьбу, дождешься, когда Чоони забеременеет, изобразишь тревогу и повезешь ее на консультацию в Икитос. Все свое барахло для отвода глаз оставишь здесь да еще передашь на хранение вождю свою беретту. Тут уж выбирай: или Чоони, или пистолет. Иначе вождь не поверит. А из Икитоса уже не вернешься. Понял?
Боб просиял. Он действительно сильно изменился, если готов был пожертвовать своей прежней возлюбленной — итальянской береттой.
30Сконструировав наш заговор, мы стали ждать сигнала от Пако, который обещал сообщить, когда у вождя будет хорошее настроение. А оно зависело в первую очередь от его болей в коленях. Наверное, бедняга страдал артрозом, что и объясняло непонятную мне раньше привязанность вождя к своему пню-трону. Болело и сердце. Старик сдавал, а наследников и претендентов на пень не было. Никто из здешних мужчин устроиться на хлопотную должность вождя не хотел. Пока Черный Кабан жил, жило и племя, а вот что произойдет потом, предсказать было трудно. Хозяйство незавидное, а ответственность большая.
И вот дня через три после наших ночных посиделок, которые безбожник Боб тут же окрестил «тайной вечерей», появился Пако и сказал, что сейчас, пожалуй, самое подходящее время: вождь улыбается и даже попросил дать ему его любимую трубку, которую Пако набил привезенным из Икитоса табаком.
Я встал и направился к вождю примерно с тем же настроением, с каким обычно ходил к стоматологу, то есть без большого желания, но с пониманием, что это неизбежно. Тот действительно пребывал в неплохом настроении и с любопытством наблюдал за нашим с Пако приближением. На расстоянии нескольких метров позади нас с Пако почти обреченно плелся Боб. На всякий случай он должен был, как я считал, находиться рядом, вдруг у вождя возникнут вопросы к нему.
Не успел я открыть рот, как вождь (все-таки старик был умница) приветствовал нас словами:
— Ага. Наконец-то вы решились поговорить. А я уже думал, что придется вас подгонять ко мне палками.
Про «палки» прозвучало, конечно, не очень оптимистично, но я понял, что это шутка, а потому улыбнулся:
— Ну зачем же палки, когда речь идет об умных людях. Надеюсь, обойдемся и без них.
Фраза, на мой взгляд, устанавливала в разговоре нужный тон, но при этом пока не раскрывала тему разговора, ведь вождь ее еще не назвал. Пусть уж лучше он сам начнет и скажет, что считает нужным, а я отвечу по обстоятельствам.
Но не тут-то было. Вождь, конечно, все знал, но предпочел предоставить мне право начать трудный разговор. С удовольствием затянувшись и выпустив клубы дыма, он вопросительно кивнул:
— Так с чем пришел?
Ну, в общем, он был прав. Это же наша делегация прибыла к нему.
— Разговор деликатный. — начал я вежливо, но Пако на слове «деликатный» тут же споткнулся — в его испанском словаре такого слова не оказалось. Вождь, тут же поняв, в чем сложность, немедленно приказал Пако:
— Скажи им, чтобы говорили проще и прямо.
Перечить не имело смысла, и я как мог поведал в упрощенном варианте сложную ситуацию, в которую попали наши Ромео и Джульетта. Опустив лишь, как и планировал заранее, две темы — их будущий переезд в Икитос и то, что мне известно о военно-политическом договоре. Наоборот, я упирал на то, что Боб настолько влюблен в девушку, что готов стать членом племени. И это будет ценное приобретение, потому что он хороший человек и смелый воин. А если пока чего-то не знает, то с помощью Пако все быстро освоит. Да и свежая кровь, заметил я, племени не помешает. Чоони родит здоровых, крепких ребят, которые продолжат славные традиции племени. Со «славными традициями» я, возможно, и перебрал, но решил, что кашу маслом не испортишь.
Вождь всю мою тираду выслушал хладнокровно и безмятежно, будто мы сидели на веранде в английском замке и вели никчемную светскую беседу о погоде за чашкой чая.
Единственным признаком, свидетельствовавшим об углубленной работе его мозга, были клубы дыма от трубки, которые стали чаще вырываться из его ноздрей. Но вот хороший это знак или дурной, догадаться я не мог. Иначе говоря, вождь опять погрузился в некий транс. Только теперь мы знали, что это не вежливый отказ, а просто глубокое раздумье, а потому все трое терпеливо ждали, что же произойдет, когда дым рассеется, — то ли грянут гром и молния, то ли вождь изобразит на лице улыбку или равнодушную маску, за которой трудно что-либо прочесть.
