Анри Лот - Туареги Ахаггара
А. Бассе, а вслед за ним и А. Лот не могли учесть также и то обстоятельство, что последовательная реконструкция основной лексики и грамматических структур на уровне подгрупп, групп и семей (ветвей), составляющих афразийскую макросемью, реконструкция, работа над которой началась 10–15 лет назад, гораздо надежнее обоснует родство берберских и других афразийских языков, чем простое сопоставление «на глазок» нескольких берберских и какого-нибудь семитского (как правило, арабского) языка. Это и естественно: чем более древние состояния родственных языков мы восстанавливаем, тем ближе они к общему праязыку и тем отчетливее выявляется сходство между ними.
Очень сложен вопрос о том, являются ли берберы автохтонами, т. е. исконными жителями, Северной Африки и Сахары.
Разберемся сначала, что означал бы утвердительный ответ на этот вопрос. Если речь идет о берберах, или, что то же самое, берберо-ливийцах, по языку, то одно из двух: либо берберы — не афразийцы, т. е. берберские языки не входят в число афразийских, либо первичный центр распространения афразийских языков — их прародина — находился в Северной Африке или Сахаре и носители праберберского языка, выделившись из общеафразийского единства, остались в пределах того же ареала. Как явствует из изложенного выше, афразийское происхождение берберских языков можно считать практически доказанным. Что же касается африканской прародины афразийцев, то в ее пользу, казалось бы, говорит тот факт, что все афразийские языки, кроме семитских, распространены именно в Африке (сравнительно позднее проникновение туда эфиосемитских языков и арабских диалектов не в счет). Такое объяснение соответствует так называемому принципу минимальных перемещений, сформулированному в 1956 г. известным американским компаративистом И. Дайеном, по которому место разделения языка-предка следует искать там, где исторически засвидетельствовано больше всего языков-потомков. Из этого принципа исходят авторы целого ряда зарубежных работ последних лет, локализующие праафразийцев в Африке.
На наш взгляд, вполне разумный аргумент Дайена по своей значимости для решения проблемы уступает трем другим, более конкретным принципам поиска прародины, которые мы формулируем следующим образом. Первый принцип: материальная и духовная культура, социальная организация и среда обитания некоего человеческого сообщества, восстанавливаемые по реконструированной лексике праязыка, должны в общих чертах и конкретных деталях совпадать с археологической и палеогеографической картиной, восстанавливаемой для того периода и того региона, в которые помещается предполагаемая прародина. Второй принцип: в праязыке и его ранних диалектах-потомках должны быть выявлены следы контактов с другими языками, предположительно распространенными тогда же в ареале искомой прародины. Третий принцип: пути миграции диалектов разделившегося праязыка с прародины в более поздние места обитания (реконструируемые и исторически засвидетельствованные) должны соответствовать путям распространения этнокультурных комплексов (или их характерных признаков) и их создателей, устанавливаемых по археологическим, антропологическим и прочим данным.
Применение трех перечисленных принципов к афразийскому материалу довольно явственно «работает» на гипотезу о переднеазиатской прародине афразийцев, выдвинутую совместно историком В. А. Шнирельманом и автором этих строк[63]. Во-первых, праафразийская культурная лексика указывает на период перехода от охотничье-собирательского (присваивающего, как его теперь называют историки первобытности) типа хозяйства к хозяйству производящему, основанному в первую очередь на земледелии и скотоводстве. Зачатки культивации растений и — несколько позже — одомашнивания животных приходятся, по имеющимся сегодня надежным археологическим данным, на IX–VIII (возможно, захватывая и X) тысячелетия до н. э., причем только в одном регионе земного шара — в Передней Азии; в Африке эти культурные новшества фиксируются не ранее VII тысячелетия до н. э. Вспомним в этой связи, что афразийский праязык распался, по лингвистическим данным, полученным совершенно независимо от археологических, в XI–X тысячелетиях до н. э. Более детальное сопоставление культурной и экологической лексики с археологическими материалами дает основание искать прародину афразийцев в сравнительно узком ареале — Сирии и Палестине, где в XI–X тысячелетиях до н. э. была распространена так называемая натуфийская культура, создателей которой мы и склонны отождествлять с праафразийцами и их ранними потомками.
Во-вторых, достаточно надежно устанавливаются следы прямых — без посредничества семитских языков! — контактов между отдельными ветвями афразийских языков и неафразийскими языками Передней Азии (севернокавказскими, шумерским и др.). И наоборот, пока не обнаружено свидетельств подобных лексических контактов между неафразийскими языками Африки и семитскими языками Передней Азии, для которых была бы исключена посредническая роль отдельных семитских языков, оказавшихся поздними пришельцами на африканской земле. А также контакты должны были иметь место, если бы прасемиты выделились из общеафразийского единства в Африке.
Наконец, в-третьих, указанный центр иррадиации ранних афразийских диалектов с археологической точки зрения — единственное место, откуда в период раннего неолита началось широкое расселение его обитателей, охватившее не только значительные территории Передней Азии, но и примыкающие районы Средиземноморья и Африки.
Сейчас имеются бесспорные данные о росте народонаселения в сиро-палестинском регионе в IX–VIII тысячелетиях до н. э., что привело к его постепенному оттоку в соседние области в VIII–VII тысячелетиях. По мнению В. А. Шнирельмаиа, один из потоков переселенцев устремился на юго-запад, и, видимо, им основан в Нижнем Египте древнейший раннеземледельческий поселок Меримде; еще южнее следы этих мигрантов фиксируются в оазисах Ливийской пустыни и в Юго-Западном Египте, где в VI тысячелетии до н. э. появляется типичный переднеазиатский земледельческо-скотоводческий комплекс. С лингвистической точки зрения очень соблазнительно отождествить этот миграционный поток с носителями общеберберо-чадского языка, разделившегося, по глоттохронологическим подсчетам, как раз в VII тысячелетии до н. э. — скорее всего уже на африканской территории.
Итак, если прародина афразийцев — Азия, то берберские языки следует считать в Африке пришлыми. Это вовсе не означает, что физические предки берберов в массе своей тоже пришельцы с востока. Мигранты, принесшие в Сахару и Северную Африку берберские языки, вернее, праберберо-ливийский язык, вполне могли представлять собой немногочисленную группу людей, растворившуюся в иноязычном местном населении, но в силу тех или иных причин (самая вероятная из которых — более высокая, уже земледельческо-скотоводческая, культура пришельцев) передавшую ему свой язык. Вопрос же о том, является ли это доберберское местное население — кстати, тоже европеоидное по своему антропологическому типу, как и пришлые азиаты, — исконно африканским или происходит из Европы либо Передней Азии, находится вне компетенции лингвиста. Оставим же решать его археологам и антропологам, но желательно тем из них, кто осознает и лингвистическую реальность.
