Игорь Латышев - Япония, японцы и японоведы
В этот момент Хегерти спустился по трапу, переговариваясь с прибывшим его встретить послом США в Японии Макартуром. Как выяснилось потом, посол предлагал ему пересесть в вертолет и таким путем избежать встречи с демонстрантами. Но Хегрети высокомерно отклонил это предложение: ему ли, помощнику президента США, бежать от каких-то демонстрантов-коммунистов?!
С галереи аэропорта мне было видно, как Хегерти поспешно нырнул в черный лимузин, Макартур последовал за ним. Машина рванулась из под крыла самолета и понеслась на предельной скорости, вызывающе распустив на флагштоке полосатый со звездами флаг. Обогнув здание аэровокзала, она вылетела на шоссе и... зарылась в кипящем море красных знамен и антиамериканских плакатов.
Вместе с корреспондентом ТАСС Виктором Зацепиным, который, как и я, приехал на аэродром, мы бросились бегом туда, где демонстранты, в большинстве своем рабочие и студенты, окружив машину плотным кольцом, раскачивали ее, пытаясь опрокинуть. Несколько человек взобрались на капот мотора и крышу, торжествующе размахивая руками, в то время как другие колотили древками по зеленым дымчатым стеклам лимузина и кричали в лица притаившимся там пассажирам: "Вон из Японии!", "Проваливай к черту!", "Так будет встречен и твой Эйзенхауэр!"
Спустя минут двадцать к месту происшествия прибыл батальон полиции, а над головами полицейских стал кружить вертолет вооруженных сил США, вздымая клочья травы и клубы пыли.
Мы с Зацепиным, стоя поодаль, весело смеясь, обменивались репликами. Мой шофер Сато-сан пытался фотографировать все происходящее. Попытки полиции пробиться к машине и расчистить от людей площадку для посадки вертолета несколько раз терпели неудачу. А Хегерти и его спутники тем временем продолжали отсиживаться в машине, выслушивая волей-неволей антиамериканские и антивоенные лозунги, а заодно и весь репертуар боевых песен демонстрантов: "Интернационал", "Варшавянку", "Красное знамя" (песня японских коммунистов) и другие. Так прошло около часа.
Затем, получив подкрепление, отряд полиции в несколько сот человек прорвался к автомобилю. Над крышей машины завис вертолет. Один из его пилотов выбросил веревку с петлей на конце. Полицейские, подхватив Хегерти под руки, подняли его на уровень кабины вертолета. Толчок снизу - и американский гость исчез в кабине. Вертолет взмыл вверх. А вслед ему полетели палки, камни и проклятия. Мы с Зацепиным громко хохотали, наслаждаясь всем этим спектаклем.
Кстати сказать, вертолету не удалось затем совершить посадку на территории американского посольства, которая также была в тот момент окружена демонстрантами. Сел вертолет с Хегерти несколько поодаль - на территории Управления обороны, осуществлявшего руководство японскими "силами самообороны". Оттуда Хегерти на машине добрался до здания посольства США и проник в него через заднюю калитку.
На следующий день Хегерти сделал заявление для печати, сказав, что ему никогда еще не приходилось сталкиваться с "такой большой и серьезной демонстрацией". Тогда же сделал заявление и Киси, в котором с сожалением отмечалось, что инцидент на аэродроме Ханэда "нанес сильный ущерб отношениям Японии с США" и содержались угрозы по адресу тех, кто задержал американские машины возле аэродрома.
Моя корреспонденция с репортажем о том, что случилось в Токио с Хегерти, была напечатана в "Правде" на следующий день - 11 июня. Но дежурный по выпуску, получивший эту корреспонденцию в поздние часы, когда весь номер был уже сверстан, стал, как мне объяснили потом, в спешке сокращать ее текст и, не придумав мгновенно ничего лучшего, снял два-три первых абзаца, где писалось о большой политической значимости происшедшего инцидента, и начал мой репортаж с места события шаблонной, но совершенно неуместной фразой: "Телеграф разнес по всему свету новость: сегодня в Токио..." При чем тут телеграф, если корреспондент пишет о том, что он видел собственными глазами?! Но что поделаешь: спешка в работе газетчиков часто приводит к куда большим несуразностям.
"Токио, июнь 1960 года..." - пролистываю свои записи и публикации тех дней и перед глазами встают трепещущие на ветру красные знамена и нескончаемые потоки людей, движущихся по улицам с пением "Интернационала" и других боевых пролетарских песен. В те годы "Интернационал" служил гимном и для коммунистической, и для социалистической партий, и для рабочих профсоюзов.
Зато нигде в мире, кроме Японии, не прибегали демонстранты на улицах к шеренговому маршу: шеренговый марш (гёрэцукосин) - это демонстрация воли, решимости, силы и сплоченности. Взяв друг друга под руки, локоть к локтю и ладонь в ладонь, люди образуют спаянные шеренги. Находящиеся в первом ряду держат древко знамени горизонтально и по команде "вассёй!" устремляются вперед с тем же возгласом. За ними следуют остальные, причем движение идет не по прямой линии, а зигзагами. Сотни людей сливают свои движения и голоса в единый порыв. Каждого из них, словно на крыльях, несет гигантская сила инерции всех движущих людей. "Вассёй!" - кричит на бегу командир колонны. "Вассёй!" - отвечает вся колонна на следующем такте. И так снова и снова, вперед и вперед: "вассёй!", "вассёй!", "вассёй!"
Японцам такой способ демонстраций известен исстари. В средневековье с возгласом "вассёй!" двигались по улицам и дорогам участники религиозных шествий. Такие обрядовые процессии в дни местных религиозных праздников можно видеть и в наши дни в японских городах и поселках. Но в массовых антиамериканских, антиправительственных выступлениях 1960 года японские патриоты вложили в старую национальную форму свое боевое содержание. В те дни участники шеренговых маршей наряду с криками "вассёй!", скандировали еще: "Киси - вон!", "Айк - прочь!", "Договор долой!"
Майские - июньские дни 1960 года были, пожалуй, самыми содержательными, самыми волнительными днями за все время моей корреспондентской работы в Японии. Во-первых, я с радостью и волнением ощущал себя непосредственным свидетелем разыгравшейся в Японии небывалой по масштабам и накалу политической бури, которая, как мне тогда казалось, была чревата революционными потрясениями в жизни изучавшейся мною страны. Во-вторых, я остро чувствовал общественную пользу своей работы, так как именно из частых публикаций в "Правде" моих корреспонденций узнавала в те дни советская общественность ранее всего о том, что происходило в Японии. В-третьих, меня вдохновляло ощущение своей сопричастности ко всему происходившему, так как не раз о публикациях в "Правде" моих материалов и тех оценок, которые там содержались, сообщалось в те дни и в японских газетах. Наконец, огромную радость доставляло мне и то, что события развивались в выгодном для Советского Союза направлении, а их ход и косвенно, и прямо подтверждал правоту наших негативных оценок тупой и бесцеремонной внешней политики правящих кругов США. Вот это ощущение радости от всего происходившего в Японии и важности моего личного вклада в освещение бурных событий, развертывавшихся у меня на глазах, резко повысило в те дни мою работоспособность: с утра и до вечера я либо ездил туда, где что-то происходило, либо читал японские газеты, либо искал встреч с японскими политиками, чтобы взять у них интервью, а в оставшееся временные просветы писал, писал и писал. Довольно пространные корреспонденции в Москву я отправлял тогда почти ежедневно, и большая часть из них публиковалась. А это еще больше окрыляло меня. Но постепенно усталость незаметно стала сказываться, и в конце июня все чаще появлялась потребность в передышке, все чаще на ум приходила мысль: "Когда же все это кончится? Когда же накал событий пойдет на спад?"
