Франсис Чичестер - Кругосветное плаванье "Джипси Мот"
Одиннадцатого мая погода не изменилась. На утренней заре океан походил на лоснящуюся, жирную шкуру гигантского чудовища, под которой таилась и пульсировала жизнь. Позже увидел ветровую рябь на воде, и “Джипси мот” некоторое время шла со скоростью 5 узлов. Но ветер точно издевался надо мной. Я сделал поворот оверштаг и пошел на восток, а он гнался за мной по кругу, пока яхта не повернула носом на юг. Снова сделал поворот оверштаг на север, но ветер отошел и отклонил яхту на северо-запад.
Рука продолжала сильно болеть. Я не люблю принимать лекарства, но этой ночью сдался и снова прибегнул к кодеину. Поразительно, кодеин не только почти немедленно снял боль в ту ночь, но и на следующее утро мне было легче.
Поднялся поздно, так как ночью почти каждый час вставал, чтобы поправить паруса, но тут же взялся еще за одну очень важную работу по наладке автопилота: поставил новые вкладыши в больший, из двух подшипников продольного горизонтального вала. Чтобы это сделать, нужно было разобрать все рулевое устройство и, что труднее всего, снять рулевое весло. Мои австралийские друзья, которые его ремонтировали, подогнали все втугую. Кроме того, деревянные части разбухли, и я никак не мог вытащить весло, пока не снял долотом слой дерева. Работать на весу за кормой было нелегко, приходилось действовать на ощупь. В конце концов я с этим справился, и дальше все пошло как по маслу. Но, боже мой, каких трудов стоило поднимать все эти тяжеленные вещи! К счастью, стоял полный штиль, и это было мне на руку. Перебрал все остальные части рулевого устройства и рассчитывал теперь на хорошие результаты.
Ночью записал в журнал!
“Робкий месяц снова лежит на спине под Венерой, что-то с ним не ладится.[21] Волшебная ночь. Полярная звезда с каждой ночью поднимается все выше и выше по небосклону. С музыкой, да еще с недопитой бутылкой баккарди в придачу эти часы можно отнести к самым приятным за мое плавание”.
Руке становилось все хуже. К 14 мая опухоль на локте покраснела и стала блестящей, как огромный чирей или ожог: она достигла 3 дюймов в длину, 1,5 дюйма в ширину и была твердой, как кость. Дважды прикладывал арнику, но раздражение только усиливалось. Все же эту ночь провел без болеутоляющих средств. Становилось легче, когда подвешивал руку к борту койки. В полдень теплоход “Миссури” (порт приписки Нью-Йорк) свернул со своего пути, чтобы взглянуть на “Джипси мот”, и мы обменялись гудками. Я выжидал затишья, чтобы поставить большой генуэзский парус, и поднял его, как только теплоход ушел.
Вечером записал в журнале:
“За прошедшую неделю, мою 15-ю неделю в море, сделал самый неудачный переход, оставив позади всего 509 миль. В этом повинны штили и легкие ветры, сопутствовавшие мне при пересечении Азорского, или Североатлантического, максимума, господствующего в районе Азорских островов в течение всего года. Считаю, что такой результат восстанавливает равновесие, ведь за 14-ю неделю яхта побила рекорд, пройдя 1244,5 мили. Стало совсем холодно. Вода в океане тоже холодная, думаю, что вошел в ответвление Гольфстрима, идущее с северо-запада”.
Наконец-то ветер оказался позади траверза, и 15 мая “Джипси мот” шла с кливером, выведенным на шпрюйте. Пытался вспомнить, когда последний раз шел бакштаг, кажется, это было у мыса Горн! Прошел много тысяч миль против ветра, и бакштаг был весьма приятной переменой.
Опять прибегнул к кодеину, и не столько, чтобы избавиться от мучений, сколько стремясь заснуть. Как мне нужен был сон! Чтобы это понять, заглянем в вахтенный журнал и обратимся к записи, сделанной на следующее утро, то есть 16 мая.
“08.25. С 07.25 выполнил следующие палубные работы:
Перенес передние и задние оттяжки стаксель-реи с правого на левый борт. Выстрелил рею и поднял ее лебедкой. Снял с раксов 300-футовый кливер, стоявший на стень-штаге правого борта, и перенес его на левый стень-штаг. Подтянул шкотовый угол 300-футового кливера к топу шпрюйта, предварительно потравив шкот на нужную длину. Поднял парус. Удифферентовал топенант и оттяжки, пока парус не встал на место. Переставил большой генуэзский стаксель со стень-штага левого борта на правый, предварительно спустив парус. Поднял стаксель”.
Позднее днем попал в первоклассную передрягу, вызванную, казалось бы, невинным дождем Все началось с потопа. Я соединил водоприемник на грота-гике с большой цистерной, а сам на минутку спустился вниз проверить магистраль. В этот момент налетел встречный ветер, слава небесам, не сильный, но все же свежий. У меня было поставлено 1550 квадратных футов парусов (площадь одинарного теннисного корта составляет 2106 кв. футов). Переменившийся ветер закинул все паруса назад. Кливер, выведенный на шпрюйте, не позволял повернуть судно через фордевинд. Пришлось спустить большой генуэзский стаксель, вернее отдать фал, так как мокрый парус, прижатый к фока-штагам и вантинам, не шел вниз. Кончилось тем, что я спустил все три передних паруса. После окончания потопа поднял генуэзский стаксель и пошел вперед. Но не успел я сойти в каюту, как налетел свежий южный ветер. Паруса вновь забросило назад, и я никак не мог высвободить бизань из-за того, что бизань-гика-шкоты заело на крепительной утке.
Пока я ждал, чтобы ветер сделал выбор, на яхту обрушился новый ливень со штормом. Но нет худа без добра: дождевая вода, журча, лилась в цистерну и наполнила ее до полной емкости. Сорока галлонов мне, разумеется, должно было хватить до Плимута, тем более, что у меня осталась последняя бутылка джина, а это означало, что разводить вскоре будет нечего! После кавардака утешился горячим ромом с лимонным соком, считая, что вполне этого заслужил.
Пересечение Азорского максимума по скорости было самой худшей неделей за все плавание, но зато самой легкой и приятной. У меня вошло в привычку на закате угощаться в кокпите розовым джином и наслаждаться нежной музыкой, гармонировавшей с пейзажем. Собрал коллекцию диковинных обитателей саргассовых водорослей. Один отвратительный уродец напоминал миниатюрного динозавра на шести коротких лапах, оканчивающихся присоской вместо ступни. Переставляя лапы по одной, эта жуткая тварь ходила по водорослям. Посадил двух “португальских корабликов” в ведро с водой. Розовато-лиловые воздушные шарики бегали по ведру, и я с удивлением наблюдал, как они выбрасывают свои длинные качающиеся усики, точно пламя из дула. Ни разу, впрочем, не видал, чтобы какое-нибудь из этих причудливых созданий или, скажем, краб поедал соседа или хотя бы напал на него.
Семнадцатого мая косяк черных рыб-лоцманов лениво проплыл за кормой у самой поверхности. В следующий раз я обнаружил их в миле к северу. Жара расслабляла и подавляла. Начал чудить радиотелефон, а мне хотелось освободиться от всего, кроме судовождения. Рука болела еще сильнее, чем прежде, и тоже портила настроение. К несчастью, я два раза сильно ударился локтем, возясь с парусами во время недавнего переполоха.
