Игорь Клех - Миграции
Менее чем за час перебраться из сердца безводной пустыни на берег ласкового моря — сильный и, не скрою, приятный контраст. Во-первых, я пропою дифирамб иорданским дорогам — они превосходны (построены были на иракские деньги в годы Ирано-иракской войны, когда через иорданскую Акабу Ирак получал львиную долю импорта). Я нигде не видел, чтобы их чинили (а во всем мире это их перманентное состояние), то есть местный климат им друг, а не враг. Во-вторых, горная гряда мерзейшего вида, словно навороченная бульдозером из глины, эффективно прикрывает с трех сторон света иорданскую Акабу и израильский Эйлат — две части того поселения, что некогда звалось Айла. Оттого здесь тепличный микроклимат и царит вечное лето. В-третьих, морской порт — это всегда ворота в большой мир. Сюда Иордания перегоняет свои фосфаты по узкоколейной Хиджазской ж/д и доставляет автотранспортом поташ с полуострова Лисан на Мертвом море, а отсюда гонит на север страны цистернами сырую нефть для получения бензина и прочего. А чтобы торговля шла бойчее, Акабу сделали свободной экономической зоной. Поэтому пива (на уровне советского «Жигулевского»), 50-градусного анисового арака (здесь все ароматизируют, кофе с кардамоном, чай с мятой) и недорогого вина (на которое я не стал тратить времени) — залейся, в любое время суток. Этот небольшой город максимально приближен к западным стандартам — такие торговые кварталы можно было бы встретить в этнической части любой из европейских столиц. Приятно повстречать здесь знакомых Суфьяна или Махмуда и прямо в магазине усесться пить чай. Чай, кстати, самое горячее из всего, что подают в Иордании. Да и откуда пустынникам понимать толк в кулинарии и гастрономии? Иорданская кухня стремительно американизируется — все эти тазики с безвкусными салагами, псевдошашлык из баранины, курятины и кебаба, несколько невыразительных национальных блюд. Из стоящего только свежевыпеченный хлеб, свежевыжатый лимонный сок, хумус (гороховая паста с кунжутным маслом) и белая баклажанная икра. И только в Акабе рестораны еще имеют свое лицо — здесь можно съесть вполне прилично приготовленного морского окуня и выпить крепчайший кофе почти без кардамона. И, наконец, море — оно меня покорило. Именно что ласковое, будто соду с уксусом в воде развели, чтобы волосы становились пушистыми. Кораллы тоже где-то есть, но Я их не видел на пляже отеля «Мёвенпик», собрата того, что остался на берегу Мертвого моря. Не было здесь и глиняной деревни, зато водных удовольствий не в пример больше, включая сауну, бассейны-джакузи, пляж с пристанью и всякой морской живностью. Запомнился охранник в фуфайке ранним утром, со смесью сочувствия и отвращения, как турок на белогвардейца, глядящий на купальщика, выходящего из моря. Температура воды не меньше +20 по Цельсию, накануне вечером была +25, декабрь. Но только самые отчаянные и развращенные из мусульман признают морские купели (о мусульманках и речи нет, для них это табу). Хорошо.
В Акабе Сергей, поторговавшись, купил «старинную» металлическую кружку, оказавшуюся «Made in Germany», я — верблюдика для дочери с колокольцами на шее и «зиппером» на брюхе, Николай — подсвечник с плафоном, который будет напоминать ему о пустыне Вади Рам, и даже Суфьян позарился на какую-то безделушку на набережной Акабы, стоившую здесь в десять раз дешевле.
Хотя, по-хорошему, стоило купить всем четки, чтобы перебирать их теперь, сидя в зимней Москве, Аммане или брянском лесу, где обитает Николай, предаваясь воспоминаниям и перекатывая на языке: Амман, Джераш, Мадаба, Небо, Бетани, Муджиб, Карак, Петра, Вади Рам, Акаба, Амман — Москва…
Норвежское Заполярье
Раннее утро. У входа в аэропорт Осло вырезанная из листа стали фигура человека, запускающего бумажного голубя. Мы и полетели — над страной тысяч маленьких островов, лоснящихся языков фьордов и больших луж в углублениях каменных гор. Горы постепенно лысели, становясь похожими на выскобленный пергамент с пятнами рыжего лишайника и зеленых мхов, с купоросными озерцами и кручеными нитями водопадов в морщинах местности. Лететь пришлось с пересадками, в направлении все меньших аэродромов и все более легкомоторной авиации.
Норвегия — страна длинная, поэтому первое серьезное приземление мы совершили где-то в районе ее поясницы. То есть именно поясницы — в считаных километрах от городка Му и Рана проходит Северный полярный круг, та черта, за которой начинаются полярные дни и ночи, подцвеченные в ясную погоду северными сияниями. Жители этого городка решили сделать пересечение полярного круга своей достопримечательностью — на одной из приморских скал установили решетчатый глобус, отлили значки «Arctic Circle» и напечатали в большом количестве грамоты о пересечении туристами этой невидимой земной параллели. Другой изюминкой земли Нурланд было решено сделать две пещеры — обустроенную и электрифицированную Гролингротта и мрачную, уходящую чуть не на три километра в земные недра Сетергротта. Понятно, что гостям из России, как известным в мире любителям экстрима, досталась для обозрения эта вторая. Автобус с местным экскурсоводом поджидал уже в аэропорту. У входа в пещеру нас встретили проводники, и произошло первое переодевание в комбинезоны (их впереди будет еще немало). В видавших виды комбинезонах, резиновых чоботах, шершавых перчатках, в касках с фонариками мы сделались похожи на матерых диггеров. Я-то вообще не люблю пещеры за их сходство с погружением в загробный мир, хотя многим это нравится. Позже я спрашивал нашего фотографа:
— Сережа, а вы-то чего полезли в темноту? Ваш же «конек» — людей снимать на улицах.
— Сам не знаю, — отвечал Максимишин. — Интересно.
Впрочем, полез и я, еще и сумку с камерами взял сдуру. Интересно было, но и тяжело тоже — больше не хочу. Отправься мы туда в собственной верхней одежде, нас потом ни в одну гостиницу не пустили бы.
Впечатляющий зев бывшего морского грота заканчивался узкой, как у кита, глоткой, за которой начинался извилистый пищевод Сетергротты. Кое-где приходилось скользить по сырым камням на заду или, уподобляясь далеким предкам, опускаться на все четыре конечности. А распрямляясь, с любопытством осматриваться в подземных «холлах», носящих громкие названия «Склеп», «Собор» (с подобием кафедры католического проповедника) или «Концертный зал», где проводник предложил всем спеть и, не встретив отклика, сам принялся насвистывать что-то бодрое. Мы уже второй час находились под землей. Эта нижняя часть пещеры была произведением не моря, а грунтовых вод. С потолка капало, ход вел все глубже, а в одном из боковых туннелей отчетливо слышался зловещий рокот подземной речки. Я оглянулся: вереница подрагивающих фонариков растянулась в кромешной тьме. Почему-то я был уверен, что возвращаться тем же путем нам не придется — должен быть какой-то запасный вход-выход из пещеры. Еще немного мытарств — и ударит в глаза дневной свет, мы все окажемся на лесистом склоне горы, на пригреве, скинем каски, вытрем пот и затянемся полной грудью свежим воздухом, до головокружения.
