Игорь Зотиков - Пикник на Аппалачской тропе
Вот тогда-то я и увидел в первом ряду Диану…
Уже после концерта в баре куриных крылышек, куда нас отвез Джон, я спросил ее, что это был за странный пугающий ритуал, когда человек должен падать на спину. Диана посмотрела на меня удивленно:
— Это не ритуал. Это они теряли сознание, и, если бы их не поддержали, они бы разбились. Тут надо быть очень внимательным, — продолжала она. — Ведь некоторые падают не назад, а вперед или вбок. Или просто оседают, где стояли. А их надо растянуть, чтобы они легли на спину.
Я почувствовал, как у меня начали шевелиться волосы на затылке и стала спина вновь мокрой.
А Диана деловито рассказывала о том, что в это время их души напрямую разговаривают с Лордом, и что иногда даже слышно, как эти люди говорят на непонятном для всех языке, и что хорошая сторона этого дела заключается в том, что дьявол, который не проникает глубоко в человека, думает, что человек спит, и не следит за ним, и в это время человек может говорить с Лордом без зловредного влияния дьявола…
Да-а-а! Даже Джон был несколько удивлен. А Диана рассказывала нам, как она кончила три года назад школу и ушла из дома и как нашла год назад счастье в работе на благо этого общества радости. И вдруг я все понял.
— Диана, а не кажется вам, что в этом обществе в основном все-таки несчастные люди?.. — спросил я ее осторожно, чтобы не обидеть.
— Конечно! — удивила она ответом. — Неужели я бы стала тратить время, воспитывая не совсем нормальных детей или помогая старикам. Ведь мне только двадцать один год, а я уже дважды была на грани самоубийства. Один раз уже вытащила все из холодильника, собиралась влезть туда и задохнуться. Но в это время в кухню вошел отец. И я вдруг поняла, какое горе я ему принесу. Я его так люблю. А с мамой у нас ничего не получалось. Я была старшей из шести детей, ухаживала за всеми, но мама меня так не любила. И когда мне исполнилось восемнадцать и я кончила школу и получила права водителя, я сказала: «Все. Я уезжаю в город». И уехала. И ничего. Правда, сначала было ужасно. Была комната, появилась эта машина, я ведь работала. Но цели в жизни не было. Я ведь француженка, католичка, наша церковь такая скучная, формальная. А теперь я нашла себя в безвозмездной службе другим. И когда-нибудь Лорд отблагодарит меня, пришлет мне того, которого я буду любить всю жизнь. Правда, может быть, на это уйдет время. Но я готова ждать.
— А у вас не было бой-френда? — осторожно спросил Джон.
— Почему же, был, и не один. Но это было обычно с грустным концом. Это было так, как если бы мне предложили голодной хлеб и я бы взяла его и стала есть, а он бы оказался испорченным. А сейчас во мне душа поет, и, когда я не занята, я больше всего люблю петь и танцевать. Ведь по ночам я даже сама сочиняю стихи. И музыку. Только не знаю, как ее записать. Я не знаю музыкальной грамоты. Но мне кажется, у меня хватит сил выучить ее. Жаль, что у меня нет друга, который смог бы переложить на ноты мои песни. Я не могу обратиться к незнакомому, довериться ему. Ведь не написанное на бумаге не имеет цены. А я ценю свои песни.
Всю дорогу до ее автомобиля, который оставался около странного «Маяка любви», Диана пела нам свои удивительные песни. И опять, как после нашей первой встречи с Дианой, мы с Джоном молчали почти всю дорогу до нашего мотеля. Какое сочетание силы и слабости, наивности и мудрости. Неужели ей только двадцать один. И как жаль, если сестра Джин удержит ее в своих руках. Ей надо бежать. Куда? Учиться! Чему?
…Незаметно прошло уже больше двух недель моего пребывания в Буффало. За это время определились более четко очертания моей работы. Ведь сколько ни пиши для себя развернутых планов в Москве, все равно там, куда ты едешь и на такой длительный срок, все будет иначе. К сожалению, никто не может сказать как, но что это будет иначе, чем планировалось, это уж точно.
Работа моя здесь состоит из трех частей: одна — изучение и обобщение обширнейшего экспериментального материала, накопленного американскими исследователями по движению, тепловому состоянию ледников Антарктиды, в особенности шельфовых ледников, и ознакомление с новейшими направлениями теоретических исследований этих вопросов в США. Вторая — чтение лекций и проведение семинаров в университете, где я работаю, и в других научных учреждениях США. Я должен рассказывать моим американским коллегам о том, что делается в том направлении науки, которым я занимаюсь сам, а также ознакомить их с общим состоянием гляциологии в СССР. Третья часть — изучение ледяного керна, извлеченного нами из скважины в районе станции Джей Найн на шельфовом леднике Росса. Не всего керна, а нижней его части, состоящей из намерзшего снизу из морской воды льда. Поэтому сразу по приезде свою научную работу я начал по этим трем линиям одновременно.
Первое, что я сделал, — начал названивать в разные уголки США, где занимаются теми же вопросами, которые интересуют меня. Обзвонив всех нужных мне людей, я решил тут же поехать в холодильник-хранилище керна, собрать все, что мне нужно, в одно место, а потом по мере необходимости куски льда привозить оттуда в лабораторию для работы. И тут выяснилось, что нижней части ледяного керна, той самой, которая намерзла снизу под шельфовым ледником Росса, не существует. Да-да! Сколько я и Берни ни смотрели на зеленоватые экраны дисплеев электронно-вычислительных машин университета, в память которых, как меня уверил Берни, заложена была вся информация о всех кернах льда, хранящихся в Буффало, мы не могли найти лед из скважины шельфового ледника Росса с горизонтов ниже 410 метров от поверхности. А мой намерзший снизу лед как раз и начинался с горизонтов от четырехсот десяти метров. Всего шесть метров нужны были мне, но их не было. Конечно, мне надо было бы поверить огромной памяти этих машин и согласиться с тем, что я ищу несуществующее, но я не мог смириться, потому что твердо помнил, как два года назад аккуратно заворачивал в пластик драгоценные кусочки льда, а потом упаковывал их в двухметровые цилиндры-пеналы и ящики для длительного хранения. Они должны быть здесь, только где?
Конечно, проще было связаться с Эриком и узнать у него, куда он убрал мои керны и почему их нет на экранах всезнающих ЭВМ. Конечно, я постарался его найти, тем более с ним у меня два года назад были самые хорошие отношения. Но я сразу выяснил, что Эрик в это время был в длительной экспедиции в очень труднодоступном месте и связаться с ним практически невозможно.
Каждое утро в 8.30 приезжал я на работу в департамент геологии и полдня занимался изучением литературы, теорией — выполнял первую часть своей программы работ. А вторую половину дня я проводил в холодильнике: надевал теплую одежду и без всяких ЭВМ, дедовским способом, открывал один за другим пеналы и ящики, осматривал их содержимое, не обращая внимания на этикетки.
