Chatwin Bruce - Брюс Чатвин - Тропы Песен (1987)
Держать в одной руке тонкую челюстную кость africanus'а, а в другой — огромные коренные зубы robustus'a — все равно что сравнивать подкову шетландского пони с подковой тяжеловоза.
Ископаемые из Стеркфонтейнской долины недавно были сравнены с находками из Кении и Эфиопии, где, как считается, около шести миллионов лет назад жил прямоходящий Australopithecus afarensis (найденный образец получил прозвище «Люси») — архаичная, карликовая разновидность австралопитека. Доказано, что «южный африканец» вдвое моложе этого вида.
Элизабет Врба продемонстрировала мне, что три разновидности австралопитека представляют три этапа в эволюционной цепи: то, что они становятся все крупнее и мускулистее, является ответом на изменения среды обитания, которая делается все более засушливой и открытой.
В какой именно момент от этой линии отделился человек — вот вопрос, который ученые готовы обсуждать до бесконечности. Каждый полевой исследователь мечтает найти ЕГО. Но, как предупреждал Брейн, «Найти красивое ископаемое и поставить на него свою репутацию — значит, перестать видеть само ископаемое».
Как бы то ни было, примерно 2.5 миллиона лет назад, или чуть позже, в восточной Африке появилось маленькое проворное существо с поразительно развитыми лобными долями мозга. На всех трех стадиях у австралопитека соотношение массы тела и мозга оставалось постоянным. У человека же наблюдается неожиданный взрыв.
Элизабет Врба написала ряд получивших международное признание работ, посвященных темпам эволюционных изменений. Именно она заострила мое внимание на спорах между «градуалистами» и сторонниками «теории скачка».
Дарвийисты-ортодоксы считают, что эволюция происходит размеренно и непрерывно. Каждое новое поколение едва заметно отличается от родителей; когда же различия накапливаются, вид переходит генетический «водораздел», и возникает новое существо, достойное нового линнеевского имени.
Сторонники «теории скачка» же, наоборот — памятуя о жестоких переломах двадцатого столетия, — настаивают на том, что каждый вид есть некий цельный организм, внезапно возникающий и внезапно исчезающий, и что эволюция происходит скачкообразно: вслед за короткими вспышками суеты наступают долгие периоды затишья.
Многие эволюционисты считают, что движущей силой эволюционных изменений является климат.
Виды в целом консервативны и сопротивляются переменам. Подобно супругам в непрочном браке, они живут себе и живут, то здесь, то там идя на мелкие уступки, пока наконец не достигают той точки взрыва, когда справиться с разладом уже невозможно.
В условиях климатической катастрофы, когда вся привычная среда обитания распадается на глазах, маленькое племенное сообщество может отделиться от сородичей и зажить изолированно — обычно в каком-нибудь ареале на самой окраине территории, которую занимали его предки; там ему предстоит или претерпеть перемены, или вымереть.
«Скачок» от одного вида к следующему, когда случается, то происходит быстро и резко. Новые пришельцы вдруг перестают откликаться на прежние брачные зовы. По сути, как только эти «изолирующие механизмы» обретают силу, виду уже не угрожает генетический «откат», утрата новых признаков, возврат к прошлому.
Иногда новый вид, окрепнув благодаря совершившимся переменам, может заново заселить прежние места обитания и вытеснить своих предшественников.
Процесс такого «перескакивания» в изоляцию назвали «аллопатрическим („иноземным“) видообразованием». Это явление и объясняет, отчего — при том, что биологи находят бесчисленные вариации внутри вида (касающиеся величины тела или пигментации), — никому никогда не удавалось найти промежуточную форму между ближайшим видами.
Поэтому поиски «истоков» человека могут оказаться погоней за химерой.
Обязательная изоляция, необходимая для «перескакивания», по-видимому, может с равным успехом существовать вдоль пути миграции — который в конечном счете, тоже является участком территории, только вытянутым в длинную непрерывную линию, как нить, которую спряли из руна.
Когда я размышлял об этом, меня вдруг поразило сходство между «аллопатрией» и аборигенскими мифами о сотворении мира: ведь в них каждый тотемный вид зарождается сам по себе, изолированно, в какой-то одной точке на карте, а затем разбредается по земле, опутывая ее линиями своих следов.
Все виды должны рано или поздно совершать «скачки», но одни «скачут» более охотно, чем другие. Элизабет Врба показала мне схемы, на которых вычертила «родословную» двух сестринских кладов антилоп — Alcephalini и Aepycerotini; оба вида восходят к одному общему предку, жившему в эпоху миоцена.
Alcephalini — семейство, к которому относятся и бубалы, и антилопы гну, имеют «специализированные» зубы и желудки, приспособленные к питанию в условиях засухи; за последние шесть с половиной миллионов лет внутри него быстро возникло около сорока видов. А импала, или черно-пятая антилопа, представитель семейства Aepycerotini, будучи универсалом, способным благополучно существовать в любых климатических условиях, осталась неизменной с глубокой древности до сего дня.
Эволюционные изменения, сказала Элизабет Врба, некогда восхвалялись как признак успеха. Теперь-то мы знаем: самые успешные виды — это те, что существуют долго.
По-настоящему важное известие — это то, что мы происходим от весьма устойчивой линии предков.
Предки человека были «универсалами» — неунывающими и находчивыми существами, которые за тот же период времени, что и импалы, по-видимому, сумели выкарабкаться из множества щекотливых ситуаций, при этом умудрившись всякий раз не совершать нового видообразования. Из этого следует, что, когда в рядах гоминидов наблюдались-таки важные структурные изменения, их причиной должно было послужить некое мощное давление извне. Кроме того, нашим предкам понадобилась куда более стойкая, несгибаемая инстинктивная и моральная, выдержка, чем мы ранее могли предположить.
С тех пор как окончилась эпоха миоцена, на самом деле произошло только два таких крупных «скачка вперед», и разделял их промежуток приблизительно в четыре миллиона лет; первый связан с появлением австралопитека, второй — с появлением человека:
1. Изменение строения таза и ступни: вместо форм, присущих лесным обезьянам, передвигавшимся с помощью рук, появляются формы, характерные для существа, передвигающегося на ногах по равнине; из четвероногого получается двуногое; руки, раньше служившие средством перемещения, освобождаются для других занятий.
