Юрий Усыченко - Белые паруса. По путям кораблей
В тот же момент сверху, через борт, на высоту клюзов опустили белую доску. Черными четкими буквами на ней было написано: «Пярну». Отныне теплоход имеет имя.
Короткая команда, стук молотов, выбивающих клинья. Тяжеленная махина сперва медленно, затем все быстрее скользнула по слипу. Из-под салазок шел едкий дым. Секунды, и «Пярну», описав под приветственные возгласы короткую дугу, замер на гладкой воде реки. Металлическая коробка стала судном. До выхода в первый рейс еще непочатый край работы: нет у «Пярну» сердца — машин, но главное — он поплыл.
Торжество окончилось. С песней уходили ребята. Немецкие судостроители и русские моряки пожимали друг другу руки. Вокруг брюнетки собрался веселый кружок. Ее поздравляли. Отныне она «крестная мать» теплохода, портрет ее будет висеть в кают-компании, она всегда желанная гостья на «Пярну».
Обычай отмечать спуск судна на воду существует давным-давно. Одно время у нас он забылся, нашлись умники, которые приравняли «крещение» корабля к религиозному обряду. Теперь хороший трудовой праздник снова приобрел права гражданства. Его отмечают на всех советских верфях, «крестной» корабля становится лучшая работница, которой друзья и подруги доверяют эту высокую честь. Портреты «крестной» мне довелось видеть в кают-компаниях, и моряки поддерживают дружбу с нею, с коллективом верфи, где строилось судно. Старый обычай наполнился новым содержанием, помогает воспитывать любовь к своему кораблю, бережение о его добром имени.
Вечером праздник продолжался в припортовом клубе. Состоялось нечто вроде самодеятельного концерта — пели, танцевали, играли на аккордеоне и губной гармошке. Бурю восторга вызвал наш Петр Петрович, который с лихостью настоящего русского моряка сплясал «яблочко». Среди хозяев клуба от одного к другому передавалось, что танцует «сам» капитан. Аплодировали «сестрам Федоровым» из Ростока — четверке девушек, которые пели советские песни. Разошлись под полночь, довольные проведенным временем и друг другом.
Мы, трое с «Горизонта», брели по тихим ночным улицам, направляясь на судно, когда услышали веселую джазовую мелодию. Она доносилась из небольшого двухэтажного дома. Двери широко распахнуты, судя по вывеске, здесь тоже клуб.
Посовещавшись — поздно ведь — все же решили зайти. Глянем, как веселятся.
Мы попали как раз в перерыв между танцами. В большом зале с высоким потолком и эстрадой, на которой расположился джаз, в просторных коридорах собралось сотни полторы юношей и девушек. По краям зала столики с нехитрым угощением: бутылки легкого вина или пива, еще чаще — стакан фруктового сока, лимонад. Девчоночки собирались стайками, хихикали, перешептывались, как бы невзначай, «стреляли» глазами в сторону мальчишек, а те важно беседовали друг с другом, делали вид, что абсолютно игнорируют женский пол. Судя по одежде, манерам, большинство составляли рабочие, студенты, были парни в военной форме. Не обошлось и без стиляг — коротенькие юбчонки, немыслимые прически; у ребят — узенькие штанцы, остроносые туфли, сбрызнутый лаком кок.
Оркестр заиграл вальс — старый немецкий вальс, традиционно сентиментальный, кружились пары — хорошие, молодые, красивые. В вальсовом ритме есть свое особое очарование, недаром остается вальс столько лет любимым танцем.
Потом был фокстрот, потом танго. Потом угловатый детина без пиджака в белой рубашке подошел к джазистам, что-то сказал им.
В зале задергались ритмы твиста.
Что такое твист все знают, не буду повторять известное читателю. Хочется сказать о другом.
Минут через сорок — час соберут свои трубы музыканты, потухнут люстры под высоким потолком, опустеет зал. Юноши и девушки выйдут в весеннюю, чуть туманную ночь.
Они пойдут по безлюдной улице — рука в руке, четко постукивают каблуки, иногда плечо касается плеча. Вокруг — никого, только прошуршит запоздалая машина.
Путь вдвоем незаметен и скоро начнется долгое прощание в густой темноте подъезда или на скамье в парке под раскидистым деревом, которое укрывало не одно поколение. В эти великие минуты рождается чувство, могущее направить или перевернуть жизнь. Каков же сейчас, когда тревожной зарей разгорается первая юношеская любовь, будет молодой человек с той, которая только что вертелась перед ним в похабном танце, может ли он уважать ее? Об этом стоит подумать приверженкам твиста. Девичья скромность и чистота — не пустой звук, относятся к девушке так, как она того заслуживает.
Среди твистерок запомнилась беленькая, со скромной прической, в аккуратном платьице, напоминающем школьную форму. Сколь могла прилежно выделывала она непристойные телодвижения, смотреть на вихляющееся юное тело было попросту стыдно. Мы вышли из зала.
Вскоре были у проходной «Нептуна». Полицейский в зеленой форме подремывал на высоком стуле. Увидев советских моряков, заулыбался, кивнул, пропуская нас.
Верфь жила обычной беспокойной жизнью.
Белый паром для перевозки пассажиров, железнодорожных составов, автомобилей сиял, залитый огнями. Построили его на «Нептуне» по шведскому заказу, заканчивались последние работы перед началом ходовых испытаний. Сквозь зеркальные стекла иллюминаторов были видны каюты, коридоры, бар. В одной из кают пожилой человек в тирольской шляпе убеждал молодого, худощавого. Тот сперва не соглашался, потом быстро-быстро закивал, вынул из кармана отвертку, вышел.
Рядом с паромом был плавучий док, на нем — дальневосточник «Хороль». Вынутый из воды, с обнаженным днищем и бортами, он казался неуклюжим. У «Хороля» меняли гребной винт, негромко переговаривались рабочие, урчал подъемный кран.
«Пярну», героя минувшего дня, подтянули к берегу, но работы на нем еще не начались. Гулкая металлическая коробка пугала своей пустотой.
И пока мы шли через всю верфь мимо цехов и причалов, мимо складов и мастерских, отовсюду доносились человеческие голоса, неуемный рокот механизмов. Они дополняли и украшали друг друга, они сливались в одну волнующую песню труда и счастья.
Вахтенный «Горизонта» стоял задумавшись, глядя в далекое небо, полное умытых звезд. Весной звезды кажутся особенно ласковыми. Весной в Одессе на Приморском бульваре играет музыка, чудесно смеются девушки, а из порта, как всегда, доносятся голоса кораблей, уходящих в далекий путь.
Черное море — Балтика.
