Марлена де Блази - Дама в палаццо. Умбрийская сказка
Милый Неддо, назначивший себя на этот вечер хранителем огня, пришел задолго до назначенного времени и принялся накладывать поленья, разжигать и поправлять горящие дрова, забывая о своем парадном наряде и между делом отряхивая брюки и рукава. Прижимая ко лбу носовой платок в синюю клетку. Он походил на тридцатилетнего Джорджа Ральфа: широкие-широкие лацканы, двубортный смокинг в осиную талию, гладко зачесанные назад волосы. Коричневые ботинки сверкают. Мы переговаривались с ним из salone в кухню, где я сидела перед духовкой, присматривая за хлебом. Я надела на босу ногу черные атласные босоножки, выкрасив ногти на ногах в тот же насыщенный красный цвет, каким накрасила губы. В кухне было слишком жарко для чулок. Так или иначе, мое платье не походило на поварской костюм. Черный бархат, открытые плечи без лямок. От низкого косо скроенного лифа оно прямо спускалось до середины икры, где начинался пышный «рыбий хвост» в воланах. Как-никак, Уилл сказал: «Нарядные платья».
Миранда упорно отказывалась принять приглашение, пока Тильда не дала согласие за нее. Тильда и купила ей платье — темно-синий шифон с шалью — и пообещала дать поносить свои украшения. Тильда оставила платье и украшения заложниками у себя, чтобы не дать Миранде, уже одевшись на выход, приготовить перед выездом несколько бараньих котлет. Она должна была явиться к Тильде в шесть тридцать. А пока она была у меня.
Еще не остыв после победы над карданами и шестеркой из Майами, Миранда преследовала меня и обходила бальный зал. Все осмотрев и всюду сунув нос, поправив огонь под кастрюлями, она наконец предложила сделать кое-что полезное. Уложить мне волосы. Она заплела мою медную проволоку в четыре толстые блестящие косы, и я сколола их внизу шеи широкой заколкой от Шанель.
— Не пора ли тебе идти, Миранда? Тильда будет ждать.
— Отрежь мне кусочек сыра, а, Чу? На дорожку.
Миранда пришла с подарком: с фартуком, который сшила для меня из того же белого монтефалькского полотна, из которого делала простыни и кухонные полотенца. Он обернулся вокруг меня дважды, прикрыв каждый сантиметр моего платья, и теперь я крутилась, хвастаясь им перед Неддо, который все твердил, что я наверняка обожгу декольте, когда стану жарить самбуку. А что же делает Фернандо там наверху, за узкой темной лесенкой?
Он был великолепен. В свадебном костюме. Единственное отличие — коричневые ботинки. Я обнимала его, и снова видела краснокирпичный фасад церквушки в Лидо, и думала: «Так должен кончиться мир», и краснела от этой мысли. Застеснявшись, я пошла еще раз взглянуть на хлеб.
Венецианец принялся зажигать свечи — их было почти пятьдесят, мы использовали все наши подсвечники и канделябры. Он откупорил восемь бутылок «Сагрантино 85» из Арнальдо Капри. И восемь бутылок «Брунелло 90» из Альтезино, перелив вино в графины. Выровнял бутылки строем солдат на приставном столике рядом со своим местом за столом.
Прокатные anfore были наполнены огромными букетами оливковых ветвей и расставлены по периметру зала, а сосновые и еловые ветви мы разложили вдоль стен на полу, создав подобие ковра, а остальные поставили толстыми снопами в углах. Весь бальный зал наполнился ароматами Рождества.
Миранда настояла, чтобы двое из ее племянников помогали с сервировкой, и те тоже явились заранее, проголосовав трактористу, ехавшему в город из Буон Респиро. Рубашки на них были из того же полотна, что мой фартук, так что мы составили славное трио на кухне. Я нарисовала, как должно выглядеть каждое блюдо, и они изучали наброски, совещались и снова разглядывали листки.
— Fatto, — сказали они в один голос. — Сделано!
Пока я заканчивала составные части каждого блюда, они раскладывали все по тарелкам и носили на стол. Дело свое они — эти парни из Буон Респиро — знали лучше, чем студенты кулинарного института на тридцать седьмой неделе обучения.
Когда хлеб был готов, я вынесла его на террасу и поставила на решетки, прикрытые ветками дикого розмарина. Горячий влажный аромат свежего хлеба с толстой корочкой впитывал дух трав. Я решила, что все готово. Другие должны были вот-вот подойти, и я уже начала скучать по Барлоццо, хоть и понимала его нежелание провести с нами этот вечер. Тут была доля застенчивости и доля мизантропии. И доля памяти о Флори. Даже Тильда не могла заставить старого Князя забыть о Флори. По-настоящему отвлечь. Флори была его любовью, его обломком мачты в бурном море, и он цеплялся за нее изо всех сил.
Оставалась еще одна мелочь. Мне бы следовало попросить о помощи Фернандо — он наверняка справился бы лучше. Или Неддо — он пришел бы в восторг от самой экзотичности действия. Но мне хотелось сделать это самой: я взяла красивый ананас, который несколько дней назад отложила на madia дозревать, разрубила его более или менее пополам большим резаком и в миске вынесла более крупный кусок к входной двери. Я проткнула его своим самым большим и красивым французским ножом и с силой приколола плод к темным доскам старой двери. Удержался. Удержался, и ананас повис косо, так что видна была и мякоть, и кожура, а его длинные темные листья отлично сочетались с сосновыми ветвями и лозами темного винограда, которые я повесила заранее. Синьор и синьора де Блази дома.
Я осталась снаружи: полюбовалась хлебами, оперлась локтями на перила между остывающими буханками и кастрюлями с базиликом и ветками лимонного дерева, коленями ощущая жасмин сквозь бархат платья. Этот декабрьский вечер был теплым, и я подставляла лицо нежным дуновениям ветерка. Я перекладывала хлеб то так, то этак, как переставляют наперсточники на карнавале скорлупки грецких орехов. Я всегда старалась оставлять хлеб, пироги или что я там вынула из печи остывать на улице. В Саратоге выкладывала пироги на подоконник. Но я не в Саратоге. И не в Колд-Спрингс, и не в Сакраменто, и не в Сент-Луисе. И не в Венеции, и не в Сан-Кассиано, а здесь, на огромном каменном острове в старинном палаццо, на террасе под небом, стою и смотрю на луну. На полумесяц, тонкий и бледный, чуть просвечивающий за белой облачной дымкой. Бог весть почему, на ум пришла сцена, которую я не так давно наблюдала в поезде в Рим. Сейчас она почему-то прокручивалась передо мной снова и снова.
Я сидела в вагоне второго класса позади американской пары.
— Это уж через край, Сьюзен. Вся эта поездка — через край. Тебе обязательно нужна эта шляпа? Эта нелепая шляпа. И это вино, которое тебе просто необходимо было попробовать за обедом, обошлось в тридцать пять долларов. А теперь ты сидишь тут и восторгаешься кукурузными полями, коровами и ветхими деревеньками. Черт возьми, если тебе нужны кукурузные поля, я мог бы свозить тебя в Айову. Избавил бы себя от множества хлопот. Мы за семь тысяч миль добирались посмотреть коров!
