Джон Поллок - Апостол
Когда центурион, отвечающий за пытку, выступил вперед, чтобы проверить, все ли в порядке, Павел сказал: "Разве вам позволено бичевать римского гражданина, да и без суда?"
Центурион отреагировал мгновенно. Он выбежал, чтобы быстрее найти своего начальника. Павел остался висеть на ремнях, но уродливый раб, державший плеть наготове,
отложил ее в сторону. Писец, записывающий показания истязуемых отступил в тень, а начальник гарнизона прибежал в камеру с быстротой, завидной даже при общей тревоге.
Взглянув на невысокого иудея, всего покрытого шрамами и другими следами многочисленных наказаний, Лисий усомнился.
— "Скажи мне, ты римский гражданин?"
— "Да".
Лисий вспомнил, чего ему стоило подкупить чиновников и приобрести гражданство. — "Я за большие деньги приобрел это гражданство", — сказал он. — "А я и родился в нем", — отвечал Павел.
Лисий был страшно встревожен, и его можно понять. Значит, у этого иудея есть влиятельные родственники, которые могут положить конец его, Лисия, карьере, если станет известно, что он приказал связать римского гражданина без суда. Нужно было немедленно исправить ошибку. Уродливый раб и песец моментально исчезли, — все, кто принял участие в этом аресте, могли пострадать. Павлу дали одеться и вывели на свет дневной из темной, полной паразитов камеры. Его оставили ждать наверху, прикованного лишь легкой цепью.
Лисий все еще не знал, как объяснить начальству все происшедшее. Поэтому на следующий день он воспользовался своим правом военного губернатора (проконсула армии) в Иерусалиме и приказал созвать экстренное совещание Синедриона, чтобы расследовать обвинения против Павла. Он приказал освободить Павла от цепей и лично проводил его в суд, чтобы показать лишний раз иудеям, как много значит римское гражданство. Затем римлянин вышел из Зала Сверкающих Камней, но остался стоять у входа, чтобы дождаться результатов расследования. Павел стоял на том же месте, где предстал перед судьями Стефан. Даже несколько судей были все те же. Представителем суда был Анания бен Недевей, первосвященник с 47 года, один из самых корыстных людей, когда-либо занимавших этот пост. Павел не знал его в лицо, а перенесенное избиение не позволяло ему видеть его достаточно ясно. Однако он не потерял способности поражать людей своим взглядом. Устремив гневный взор на первосвященника, Павел сразу же захватил инициативу и первый стал говорить.
— "Мужи братия! я всею доброю совестью жил пред Богом до сего дня". Председатель суда выкрикнул приказ.
Один из судебных служителей сильно ударил Павла по устам.
Пораженный таким беззаконием, престарелый Павел взорвался, забывая о смирении: "Бог будет бить тебя, стена подбеленная! ты сидишь, чтобы судить по закону, и, вопреки закону, велишь бить меня". Исполнители были поражены: "Первосвященника Божия поносишь?" — закричали они. Павел отер рукой воспаленные глаза. "Я не знал, что он первосвященник"; — сказал он мягко, — "ибо написано: "начальствующего в народе твоем не злословь". Сгладив последствия своей ошибки, Павел нашел блестящий и дерзкий ход. Он знал, что Синедрион разделяется на две партии — фарисеев, которые верили в воскресение мертвых в Судный День, в существование ангелов и духовных сил, и саддукеев, придерживавшихся более рациональных, даже материалистических взглядов. Павел был уверен, что большинство фарисеев уверовали бы в Иисуса, если бы им выпало встретиться с Ним, как ему, фарисею, привелось увидеть Иисуса на дороге в Дамаск. Вера в Иисуса Христа была его долгом, как честного фарисея, и он собирался доказать им это.
Павел воззвал к Синедриону: "Мужи братия! я фарисей, сын фарисея: за чаяние воскресения мертвых меня судят".
Судьи пришли в ярость — так же, как и во время суда над Стефаном, но на этот раз они не бросились на обвиняемого, а набросились друг на друга. "Ничего худого мы не находим в этом человеке", — кричали фарисеи, — "Если же дух или Ангел говорил ему, не будем противиться Богу". Саддукеи, к которым принадлежал и сам первосвященник, резко спорили с фарисеями, выкрикивая оскорбления в их адрес. Суд превратился в склоку, некоторые даже вскочили с мест, намереваясь защитить Павла в случае нападения. Лисий, слышавший шум и боявшийся, что Павла разорвут на части, а ему придется отвечать, приказал когорте солдат войти в зал, взять Павла и увести в крепость.
Лисий положительно не знал, что делать. Он ломал голову над докладом начальству и ничего не мог придумать. Павел тоже чувствовал себя подавленным. Его попытка благовествовать о Господе соплеменникам кончилась неудачей, а теперь ему, может быть, и не приведется увидеть Рим. Когда день подошел к концу, и июньское небо за решеткой камеры из глубоко-синего превратилось в розовое, а потом появились первые звезды, Павлом овладел очередной приступ меланхолии. Друзей его не допустят повидать его в замке. Он одинок. Оставалось только молиться.
Внезапно, как и в Коринфе в такой же период нерешительности, Павел увидел Господа Иисуса. Дух, постоянное присутствие Которого Павел упоминает в посланиях как непременное условие и следствие веры, открыл Себя на мгновение слуху и зрению апостола: "Дерзай, Павел; ибо как ты свидетельствовал о Мне в Иерусалиме, так надлежит тебе свидетельствовать и в Риме".
Павел не сомневался в том, что он видит Иисуса, не сомневался, что слышит истинные слова Его. Мир Божий снизошел в сердце его и ум. Он почувствовал уверенность, что жил правильно: все, что ни происходит, происходит на благо любящим Бога.
На следующее утро к Павлу явился неожиданный посетитель. Стражники ввели в камеру сына сестры Павла, которого он, вероятно, не видел с самого детства. Этот молодой человек, воспитанный в презрении к своему дяде, о котором в семье говорили не иначе, как о предателе, видимо, достиг достаточно влиятельного положения, если он смог добиться свидания в крепости. Скорее всего, он присутствовал на экстренном собрании Синедриона, а может быть, и слышал речь, произнесенную Павлом с крепостной лестницы. Восхищение смешивалось в нем с предубеждением, воспитанным годами. Прибытие племянника могло быть первым шагом семьи Павла к примирению — ведь к этому моменту у него снова "завелись деньги", от него можно было ожидать приношений или взяток; родным Павла невдомек было, что это за деньги.
Племянник сразу перешел к делу. Против Павла был составлен заговор. Присутствовал ли племянник на тайном совещании Синедриона, одобрившего убийство, или слышал клятву сорока молодых фанатиков, он рисковал карьерой и жизнью, выдавая заговор. Он рассказал Павлу, что на следующий день Синедрион попросит Лисия привести узника для дальнейшего допроса, и по дороге из крепости в Синедрион на Павла будет совершено нападение. Кто-нибудь из сорока заговорщиков, конечно, погибнет при нападении на стражу, но все они свято поклялись не есть и не пить, пока Павел не умрет: убийство апостола они рассматривали, как богоугодную жертву.
