Игорь Можейко - 7 и 37 чудес
– Тадж-Махал, Тадж-Махал, – доносилось со всех сторон. Туристы зачаровывали себя этим словом.
– Послушайте, – сказал хадим, – Тадж-Махал – это неправда. Тадж-Махала не существует. Императрицу звали Мумтаз-Махал, и это ее раоза. Это слово имеет много значений – это арабское слово. А англичане назвали гробницу Тадж-Махалом.
– Вы, наверное, много видели здесь, – сказал я, не в силах отделаться от некоторой неловкости, будто в присутствии учителя, заранее знающего, что урока ты не выучил.
– Князья и цари склоняли головы перед хадимами Мумтаз-Махала. – Он замолчал на секунду, а потом с неожиданной живостью добавил: – Видите эти кипарисы? Это тоже придумали недавно. Раньше здесь росли громадные деревья…
– Но из-за них не было видно Таджа… раозы?
– Они тоже так говорили, – с осуждением сказал хадим. Наверное, злосчастные английские чиновники перевернулись в могилах, услышав этот гневный голос – Большие деревья закрывали раозу от любопытных глаз, но они и охраняли ее. Ведь воздух вокруг раозы был влажным, и ветер не достигал стен. А теперь мрамор трескается…
– Вы гид? – спросил полный европеец в шортах, сопровождаемый стайкой напомаженных старушек в шляпах с цветами.
– Я хадим, – ответил мой собеседник.
– Покажите нам внутри. Сколько это стоит?
– Вы сами оцените мой труд, – сказал сурово хадим, кивнул мне и пошел впереди туристов, не удостаивая их словом. И они, почувствовав важность момента, притихли и засеменили ко входу.
Я подождал, пока они отойдут на несколько метров, и вошел под тень портала. Первая гирлянда легла мне на плечи, смиряя гордыню…
Внутри Мумтаз-Махал (я не смел больше называть его Таджем) не так лаконичен, как снаружи. Кажется, он сплошь завешан коврами: стены, пол, кенотафы. В главном зале Мумтаз-Махала находятся только кенотафы – богато украшенные ложные гробницы. Настоящие гробницы, где лежат Мумтаз-Махал и Шах-Джа-хан, который был похоронен рядом с женой, находятся внизу, в подвале мавзолея. Они сплошь инкрустированы полудрагоценными камнями. Ветви сказочных деревьев переплетаются с цветами, причудливыми узорами разбежались по стенам листья и лепестки. Инкрустация сделана по тому же белому теплому мрамору, из которого сложен весь мавзолей, и камни слегка светятся красными, зелеными и голубыми огоньками. Ляпис-лазурь со Шри Ланки[1] и с Памира, нефрит из Китая, аметисты из Ирана – двадцать тысяч рабочих, художников и резчиков трудились над созданием Мумтаз-Махала восемнадцать лет.
Когда мы говорим «Тадж-Махал», то имеем в виду не только здание мавзолея. Он – лишь центр комплекса. В этот комплекс входят и платформа, на которой стоит мавзолей, и четыре одинаковых минарета по углам ее. и еще большая платформа, вмещающая не только Тадж с минаретами, но и мечеть и крытую галерею из красного песчаника. Эти сооружения сами по себе красивы, но архитектор выбрал для них не белый мрамор, а красный песчаник, чтобы здания как бы отступили на второй план, не затмевали мавзолея, а подчеркивали его белизну и легкость. В комплекс входит и большой сад с бассейнами и фонтанами, спланированный так, чтобы мавзолей лучше смотрелся с разных точек. В саду нет уже тех деревьев, о которых говорил хадим, но и кипарисы здесь не создают ощущения кладбища, не кажутся лишними.
Постройка Мумтаз-Махала была событием государственной важности. Архивы Великих Моголов дают возможность представить, как все происходило.
Мумтаз-Махал умерла в 1629 году во время родов четырнадцатого ребенка. Опечаленный Шах-Джахан пожелал созвать на совет лучших архитекторов восточного мира. Гонцы поскакали в соседние страны с приказом любой ценой заполучить на совет мастеров. Посланцы шаха стучались в дома в Ширазе и Бухаре, Самарканде и Багдаде, Дамаске и Стамбуле. Другие гонцы срочно (насколько можно было в те времена) доставили в Агру планы и изображения всех известных сооружений Азии (об этом так и написано в хрониках).
Наконец совет собрался. Были обсуждены многочисленные варианты, испробованы и забракованы сотни схем и планов. Император хотел построить здание, равного которому в мире нет и не будет.
В конце концов остановились на проекте индийского архитектора по имени Устад-Иса. Он предложил вариант, понравившийся и всем мастерам, и императору. Шах-Джахан приказал вырезать из дерева модель будущего мавзолея, и, когда она была одобрена, началась подготовка к строительству.
Мастера чертили линии будущих куполов, чиновники собирали рабочих, в карьерах Раджнутаны выпиливались глыбы лучшего мрамора. Главные каменщики приехали из Дели и Кандагара, архитекторы Хан Руми из Стамбула и Шариф из Самарканда руководили возведением куполов, им помогал мастер из Лахора, декоративными работами ведали бухарцы и делийцы, садовода призвали из Бенгалии, каллиграфов и художников – из Дамаска, Багдада и Шираза. Главным архитектором был местный мастер, автор проекта, Устад-Иса.
Достаточно прочесть этот список, чтобы понять, почему Мумтаз-Махал сочетает в себе лучшее, чего достигла к тому времени архитектура Востока: опыт Бухары, Дамаска, Самарканда, Багдада, Шираза принесли на строительство мастера из городов, каждый из которых был славен своими мечетями, минаретами, мавзолеями, дворцами. Понятно и почему Мумтаз-Махал остался неповторимо индийским: добрая половина мастеров была из Индии, как и главный архитектор, художники, резчики, рабочие. Строительство было по масштабам мировым, но оставалось при этом индийским.
Наверное, мало кто из строителей думал о том, что строит именно мавзолей, погребальное сооружение, – результатом их труда стало здание, воспевающее жизнь. Недаром в саду его почти всегда услышишь смех.
И когда император увидел, каким получился мавзолей, он решил построить для себя такой же, но только из черного мрамора. Возможно, он был бы так же прекрасен. Возможно, рядом два мавзолея являли бы собой зрелище и вовсе необычайное. Но второго Таджа нет. И так казна была истощена, разорены крестьяне, недовольны вельможи и муллы. В стране назревала война, и она кончилась трагически для Шах-Джахана. Рассказ о Черном Тадже – это рассказ об одном из тех чудес света, которых нет.
Перед смертью, как говорит летописец, император попросил поднести его к тюремному окну и «погрузился в глубокий бесконечный сон».
…Поздно вечером, перед тем как вернуться в Дели, я снова пришел на площадь перед Таджем. У ворот покачивались язычки свечей, зажженных торговцами. Так же текла вереница людей к арке, ибо мавзолей при лунном свете – зрелище еще более сказочное, чем днем. Голубой, он висел над черной землей, и большие звезды прижимались к его легким куполам.
