Тихон Пантюшенко - Тайны древних руин
—Так я и знала, что эти проклятые пещеры до добра не доведут!— уже по-бабьи заголосила Анна Алексеевна.— Коля, ну растолкуй ты ей, пожалуйста, что это не ее дело.
Что ответить напуганной женщине? Она теперь полностью отдавала себе отчет в том, что это слишком серьезно для всех, кто пойдет в пещеру. Вдвойне опасно для Маринки, так как именно она должна быть проводником и, следовательно, впереди всех, кто будет участвовать в прочесывании пещеры. Первый отпор врага, если только он окажется в подземелье, придется по Маринке. Эту суровую необходимость понимали все, в том числе и Анна Алексеевна. И чем больше она осознавала неотвратимость надвигавшейся опасности, тем сильнее протестовало ее сердце. Это было видно по мертвенной бледности, покрывшей ее лицо. Удивительное дело: Маринка, которая больше, чем другие, подвергалась опасности, была относительно спокойной. Но что творилось с Анной Алексеевной, которой непосредственно ничто не угрожало? Она то сядет на стул и тут же встанет, го поспешно застегнет верхнюю пуговицу кофточки и тут же ее расстегнет, как будто что-то ее душило, то передвинет на столе глиняную вазочку и тут же поставит ее на прежнее место. Я нисколько не сомневался, что если бы можно было, она с радостью, не задумываясь, заменила бы Маринку и пошла бы на самое опасное дело, не колеблясь, встретила бы самое смерть. Так готовы поступить многие матери своих детей. Самка воробья, обычно пугливая, превращается в отважную пичужку, готовую на самопожертвование, как только ее птенцу начинает угрожать хищник.
—Коля, ну придумай, пожалуйста, что-нибудь,— умоляла меня Анна Алексеевна, еще на что-то надеясь.
Я смотрел на ее заплаканные глаза, и мне по-человечески становилось жаль этой убитой горем женщины. Неужели для одного человека мало того, что уже свершилось? Неужели беда и впрямь не ходит одна? Если с Маринкой и в самом деле что-нибудь случится, то Анна Алексеевна этого уже не перенесет. Сомневаться в этом уже не приходилось. И я, чтобы хоть как-то смягчить удар надвигавшейся опасности, сказал:
—А мы сделаем так: Маринка расскажет нам, как расположены эти чертовы лазы, и мы без лишних хлопот все проверим.
—Правильно!— обрадовалась Анна Алексеевна.
—Что же тут правильного?— возразила Маринка.— Да их же, как куропаток, могут перехлопать. Свет от фонарей, это же такая мишень, что лучше и не надо. А уйти от преследователей, так и вовсе ничего не стоит: грохот от осыпающихся камней слышен далеко.
—Ты такого страху нагонишь, что лучше и не трогать этих залетных птиц,— ответил я Маринке.
—Оставлять их в покое нельзя. Ловить их нужно. Только делать это надо знающему человеку.
—Ты-то знающий человек?— с иронией и тревогой спросила мать.
—А кто же лучше меня знает эти пещерные ходы?— искренне удивилась Маринка.
—Ну что мне делать с этой неразумной девчонкой?
—По всему видно, отговорить ее нам не удастся,— ответил я Анне Алексеевне.— Но тогда нужно поступить так: я буду идти впереди, прикрывая Маринку. А вообще, может, все это напрасно, зря только страху на себя нагоняем.
—Если бы все это было так,— заметила Анна Алексеевна. Высказанная мною идея прикрытия Маринки, по-видимому, немного успокоила женщину, но выражение тревоги на ее лице все еще оставалось.
—Медлить больше нельзя,— закончил я разговор.— Мы должны подготовиться да и Маринка тоже. Через час я зайду к вам.
Я побежал к себе на пост, оставив женщин в тревожном ожидании. Нужно было сообщить политруку о новых сведениях и попросить у него разрешения на прочесывание пещеры. Первый, кто из наших ребят попался мне на глаза, был Лученок. По моему виду он сразу определил, что где-то что-то произошло и это касается непосредственно нас.
—Вахтенных оставить на своих местах, остальным приготовиться к выполнению боевого задания.
—Что-нибудь серьезное?— спросил Лученок.
—Потом, Михась. Собирай ребят.
—Такие, значыць, справы.
Пока свободные от вахты краснофлотцы готовились к неизвестному для них делу, я связался по телефону с политруком и доложил ему обо всем, что удалось выяснить из разговора с Анной Алексеевной и Маринкой.
—Кто еще знает об этом?— спросил Павел Петрович. По интонации его голоса можно было определить, что и он не на шутку встревожен новостью.
—Кроме Хрусталевых и меня, больше никто.
—Никому и не рассказывайте. Дело серьезнее, чем можно было предположить. Личный состав приведите в состояние боевой готовности номер один, а сами в полном снаряжении встречайте меня у Балаклавы.
Томительно тянутся минуты ожидания. Я с карабином в руках и двумя патронташами на поясном ремне сижу на придорожном камне у окраины Балаклавы. Высоко в небе парит орлан. Не из той ли он пары, что недавно покинула свое гнездо па нашей высотке? Может быть. Орланы, говорят, не залетают далеко от своих родных мест. Привольно им здесь: и сурки, и зайцы, петляющие по склонам гор, и косяки рыбы в прибрежных водах— все подвластно этой гордой птице.
Солнце еще не дошло до зенита, а его лучи уже так нагрели разбросанные вокруг камни, что от них, как от невидимого пламени костра, струится вверх, переливается своей прозрачной тканью воздух. От этого стебли растений, кустарники, расположенные за камнями, колеблются, волнуются, как отражения прибрежных зарослей в потревоженной воде.
Прошло с полчаса. На дороге со стороны Севастополя показалось облачко пыли. Время от времени оно, казалось, то стояло на одном месте, лишь немного увеличиваясь в размерах, то перемещалось со стороны на сторону, то вдруг исчезало, когда двигавшаяся впереди точка скрывалась за складками начинавшегося предгорья. На какое-то время пыльное облако ушло за выступ ближайшей горы. А спустя две-три минуты на дорогу вырвались два мотоцикла, мчавшиеся на предельной скорости. Я встал, показывая своим видом, что все уже готово и остановка только за дальнейшими распоряжениями начальства. С остановившихся мотоциклов быстро соскочили: помполит, в таком же звании еще один командир и, кроме них, два краснофлотца. Торопливо приложив руку к козырьку, Павел Петрович спросил:
—Ну и где же эта строптивая девчонка?
—Дома ждет.
—Нам, что, к ней идти?
—Не стоит, товарищ политрук. Мы подойдем к их дому со стороны виноградника, я вызову ее и обо всем договоримся.
—Она готова нам помочь?
—Еще и как! А вот мать ее— та сама не своя.
—На то она и мать.
У виноградника Хрусталевых мы остановились. Маринка, оказывается, заметила нас еще на подходе и теперь торопливо шла нам навстречу. У дома одиноко стояла Анна Алексеевна, ссутулившаяся, придавленная тревогой за свою дочь.
