Тихон Пантюшенко - Тайны древних руин
Здравому смыслу рассуждений Анны Алексеевны не откажешь. Все в них правильно, все логично. Как в постулатах евклидовой геометрии. Мы легко можем представить себе точку, линию, плоскость, трехмерное пространство. Но это уже предел. Вообразить себе пространство с четырьмя измерениями мы не в состоянии. Математик же оперирует понятиями не только четырех, но и пяти, и каких угодно измерений. Маринка, может, сама того не сознавая, ушла дальше обычных представлений о здравом смысле. Как математик. Врач дивизиона рассказывал нам о том, что в тысяча восемьсот семьдесят шестом году Мочутковский привил себе возбудителя сыпного тифа, а в тысяча девятьсот двадцать седьмом году Латышев посадил себе на предплечье тринадцать клещей и через десять дней после их укусов заболел клещевой лихорадкой. Разве с позиций обычных представлений о здравом смысле можно назвать разумными поступки этих врачей? Ведь они рисковали не только своим здоровьем, но и самой жизнью. Добровольно обрекали себя на смертельный риск. Во имя чего? Вот тут-то и начинается непостижимое четвертое измерение. Рисковать жизнью могут многие. Даже трусы. Казалось бы, ну что общего между трусостью и способностью к риску. Они просто несовместимы. Но это только на первый взгляд. В действительности дело обстоит гораздо сложнее. Трус и умирает по меньшей мере дважды и рискует столько же. Первый раз— когда предает от страха за свою шкуру, второй раз— когда делает отчаянные попытки избежать неминуемой расплаты за предательство. Трусы, уголовные преступники, избравшие своим ремеслом бандитизм, рискуют и умирают как загнанные волки. Их риск— не четвертое измерение, а элементарная кривая или ломаная линия.
Я не услышал, когда вошла Маринка. Не услышала этого, наверное, и Анна Алексеевна.
—Перемываем косточки?— спросила Маринка, стоявшая в проеме полуоткрытых дверей.
—Ты, оказывается, здесь?— удивилась мать.— А я уже рассказала обо всем Коле. Думала, он поймет меня. Но не тут-то было. Он, представь себе, заодно с тобой. Ты, небось, довольна этим?
—Нет,— ответила Маринка. Мать ее, словно после тяжелой ноши, вздохнула и сказала:
—Наконец-то ум твой прояснился.
—И все-таки я не раскаиваюсь. Если бы мне пришлось начинать все сначала, я, не задумываясь, сделала бы то же самое.
Вот тут я уже совсем перестал понимать Маринку. Что-нибудь одно: либо да, либо нет. Но совместить и то, и другое, мне казалось, невозможно. Интересно было наблюдать за выражением лиц матери и дочери. Маринка выглядела спокойной. Она даже чуточку улыбалась, словно недоумевала: «Ну что же тут непонятного?» Анна Алексеевна, наоборот, помрачнела. Ею снова овладела тревога за свою дочь. Минуту она молчала, словно взвешивала эти «да» и «нет» своей дочери, а потом обратилась с вопросом ко мне:
—Ты что-нибудь понимаешь в этом?
Я неопределенно пожал плечами.
—Я так ничего не понимаю. Ладно, оставим эти споры. Но с этого дня, Маринка, чтобы твоя нога не ступала в эти проклятые пещеры.
—Можешь быть спокойной, мама. Я уже дала тебе слово, что туда больше не пойду.
—Ну вот так-то лучше.
Лучше-то лучше, а как быть мне? Я понимал, что обращаться сейчас к Анне Алексеевне за разрешением пойти в пещеру вместе с Маринкой бесполезно. Но не рассказывать же ей в самом деле о том, что произошло у нас на посту и где теперь Севалин. Невнятно, словно мой рот был набит ватой, прозвучало мое обращение к Анне Алексеевне:
—А если бы Маринка пошла вместе со мной?
Женщина посмотрела на меня, как смотрят на неразумных детей, не отдающих себе отчета в своих поступках. В ее взгляде был немой укор, который следовало понимать так: «Маринка в сущности еще ребенок. Ну а ты-то? Ты же старше ее. Пусть на год, но старше. И уже командир. Как же ты не понимаешь этих простых вещей?» Я бы попытался найти подходящий аргумент. Вроде того, что в воинском подразделении должны хорошо знать не только то, что делается у них над головой, на земле, но и под землей. Но тут неожиданно вмешалась Маринка.
—Я дала маме слово и сдержу его.
После этого всякие аргументы, которые я собирался приводить Анне Алексеевне, отпали. Я натолкнулся на неподатливое, ничем непреодолимое препятствие. Бессмысленно было упрашивать Анну Алексеевну. Еще бессмысленнее уговаривать Марину. Я знаю ее характер: чем настойчивее просьба, тем упорнее отказ. Исчерпано все. Резервов у меня никаких. А делать что-то все равно надо. И я на свой страх и риск глухо промолвил:
—Сегодня ночью арестовали Севалина.
—Валеру? — не поняла Маринка.
—Да.
Наступила гнетущая тишина. Арест сам по себе факт не обычный. В данном же случае он представлялся из ряда вон выходящим. Хрусталевы же знают, какую непомерную тяжесть взваливает подобное горе на плечи близких. Севалин в сущности еще мальчишка. Что он мог натворить такого, что могло вызвать его арест? Ведь он еще только учился, готовился стать флотским командиром. Правда, его списали с военно-морского училища. Ну и что? Дисциплинарный проступок— это еще не преступление.
—Думаю, что это какая-то ошибка,— пояснил я.— Работала чужая радиостанция рядом с нашим постом. А в это время дежурил Севалин.
—Но чужих людей, если бы они находились рядом с вашим постом, вы бы, наверное, заметили?
—Конечно, заметили бы. Но и это еще не все. Сразу же после выхода чужой радиостанции в эфир вся наша местность была оцеплена войсками. Проверили все.
—И никого не обнаружили,— продолжила мою мысль Анна Алексеевна.
—Да, и никого не обнаружили,— повторил я.
—Так что, выходит, Севалин?
—Вот так подумал и командир, который руководил прочесыванием нашей местности. После этого он Севалина и забрал.
Все это время Маринка молчала. И чем дольше длилось молчание, тем шире становились ее глаза. Казалось, она начинала о чем-то догадываться. Но как допустить невероятное? Как можно допустить, что огромное нетающее озеро Эльгыгытгын образовалось от удара о землю метеорита величиной с километровуго глыбу? История земной цивилизации не помнит таких катастроф. И все-таки это так. Пусть с тех пор прошли тысячи, а может, и миллионы лет. Волнение Маринки заметила и мать.
—Ты что?
—Может, об этой пещере знает еще кто-нибудь?
—Ну и что? — испуганно спросила мать.
—А вдруг там чужая радиостанция?
—И думать не смей! — закричала мать.
—Но, мама, как ты не понимаешь, что это серьезно? Мало того, что, может, напрасно пострадал Севалин, так еще какой-то гад будет продолжать вредительство. Ты это можешь понять?
—Так я и знала, что эти проклятые пещеры до добра не доведут!— уже по-бабьи заголосила Анна Алексеевна.— Коля, ну растолкуй ты ей, пожалуйста, что это не ее дело.
