Джули Пауэлл - Путешествие мясника
Еще мы видели сегодня знаменитый дом, который здесь называют «Дом с химерами». Серая барочная фантазия, ни одного прямого угла и сплошные каменные лягушки, каменные носороги, каменные ведьмы, морские чудовища и слоны. Оксана сказала, что у построившего его архитектора случилась какая-то трагическая любовная история. В это нетрудно поверить. Дом похож на творение человека, который потерял что-то дорогое.
Не знаю, в чем тут дело: в мерном покачивании поезда, успокаивающем и одновременно сексуальном, как будто любимый держит тебя в руках и убаюкивает, или в том, что я наконец поверила в расставание с Д., в то, что он внес мой электронный адрес в «черный список» и не читает мои сообщения, — но в письме, которое я пишу ему, я позволяю себе быть сентиментальной и ранимой.
Я еще никогда не ездила в поезде ночью. Мы находимся в так называемом «купе» — маленькой комнатке на четырех человек, из которых я одна не сплю. Я не возражаю. Мне нравится этот поезд. Он покачивается и стучит, и мне хочется трахаться. С тобой.
Эрику я пишу другие письма: спокойные и содержащие максимум информации. Мои письма к Д. — это психологические эссе, а послания Эрику напоминают записи в дневнике:
Оксане досталась верхняя полка, мне — нижняя, на второй нижней спит блондинка средних лет, а напротив Оксаны — темноволосый мужчина. Ни с одним из этих людей мы не обменялись ни словом, украинцы вообще довольно мрачные ребята. Коридоры в вагонах застланы ковровыми дорожками, а на окнах висят старомодные пыльные занавески. Мне нравится ходить по вагону и заглядывать в открытые двери — как будто смотришь на череду диорам: в одном купе старики играют в карты, в другом куча шумных подростков в сине-белой футбольной форме, в третьем пожилая пара молча наблюдает, как молодая женщина напротив пьет чай. Переходы между вагонами не такие приятные: дверь открывается в крошечный, совершенно темный закуток, где стоит оглушительный грохот и царит адский холод; через щели в полу видны мелькающие шпалы — и все это ради того, чтобы выпить теплого пива в вагоне-ресторане и заслужить улыбку от женщины за прилавком за мое робкое «dyakooya» (это по-украински: Оксана объяснила, что надо говорить именно так, а не «spasibo»; похоже, русских на Западной Украине не особенно любят). Услышав его, женщина улыбнулась мне так, словно я была щенком бассета, наступившим на собственное ухо.
Поезд отправился из Киева в семь вечера, а в Коломыю мы приедем в семь утра. Большую часть ночи я пишу письма при свете маленькой тусклой лампочки и засыпаю, только когда начинает болеть измазанная чернилами рука.
…один бойкий парнишка лет семидесяти, с ненатурально белыми зубами, нахально схватил меня за задницу, когда мы возвращались из вагона-ресторана. Честное слово, Эрик, я не вру. Очень странно.
…но мне кажется, что моя тоска по тебе если не утихает, то начинает немного меняться. Она уже не такая мучительная, а иногда даже приятная. Я бы назвала ее безнадежной умиротворенностью.
Мы выходим из поезда еще в темноте и на автобусе добираемся до «Дома на углу» — симпатичного, крошечного отеля «бед энд брекфаст», который содержат Виталий, расторопный молодой блондин (он прекрасно говорит по-английски, обладает западным менталитетом и кучей амбиций), и его мать Ира, маленькая веселая женщина (она ни слова не знает по-английски, но зато накормила меня вкуснейшим омлетом, едва я вошла в дверь).
Отель оказался чистым, удобным и вполне современным. Мать Виталия прекрасно готовит. Ванная, которую мне пришлось бы делить с другими гостями, если бы они здесь были, выглядит вполне по-западному: белый кафель, хорошая сантехника, обжигающе-горячая вода. Эрик, который бывал в этих местах лет десять назад, предупреждал, чтобы я готовилась к «турецким» туалетам, представляющим собой дырку в полу, и прочим проблемам с гигиеной. Однако до сих пор я ни разу не сталкивалась ни с чем подобным и даже немного разочарована. Где же опасности и приключения?
Сегодня я буду отдыхать, писать письма, а потом выйду в город выпить кофе и закручу роман с каким-нибудь украинским старичком. Это, кстати, вполне возможно.
Мой молчаливый возлюбленный, знаешь, какую забавную вещь я заметила и в Аргентине, и здесь? Если ты путешествующая в одиночестве женщина раннего среднего возраста, так сказать, не красавица, но и не страшилище, то приставать к тебе (неоднократно!) здесь будут исключительно мужчины, достигшие пятидесяти пяти лет. Причем приемы у них всех совершенно одинаковые:
1) Для начала они поинтересуются моим вероисповеданием. Можно подумать, им жизненно важно знать, к какой церкви я принадлежу. На подобного рода вопросы я научилась отвечать так: «По рождению и воспитанию — к англиканской. Это примерно то же, что и католическая». Таким образом я спасаюсь от попыток вернуть меня в лоно церкви и к тому же никого не обижаю, что обязательно случилось бы, скажи я правду: «Я атеистка, но для вас это гораздо лучше, потому что, как я слышала, католички долго сомневаются, прежде чем прыгнуть в постель к малознакомому пожилому джентльмену».
2) Потом разговор пойдет о том, как молодо я выгляжу. В среднем все они дают мне двадцать пять лет, что, конечно, глупо.
3) Узнав мой истинный возраст, они поинтересуются, сколько у меня детей, и, когда услышат, что детей у меня «пока нет» (я быстро поняла, что вся соль в этом «пока») начнут очень дотошно расспрашивать почему и настаивать, чтобы я немедленно завела парочку малышей. Почему-то все они моментально решают, что проблема в отсутствии у меня настоящего мужчины, и тут же охотно предлагают свои услуги.
В ответ на это я обычно смеюсь, как рыбка, которая собирается вежливо соскочить с крючка, и объясняю, что чего-чего, а мужчин в моей жизни хватает, и я уж как-нибудь обойдусь без помощи пожилого аргентинца/украинца.
А завтра мы поедем смотреть колбасу.
Когда, договариваясь по телефону с Оксаной о поездке, я сообщила ей, что меня интересует мясо, если оно, конечно, есть на Украине, она даже глазом не моргнула, что показалось мне довольно странным. Вместо этого она тут же начала прикидывать, как бы показать мне производство колбас, которыми Западная Украина очень гордится. Этим утром по состоящей из сплошных ям дороге мы едем на небольшую фабрику. Она располагается в пригородной деревеньке, окруженной скотоводческими хозяйствами. Владельцы, Катерина и Мирослав, встречают нас у дверей: «Vitayu, vitayu — budlaska!» Добро пожаловать! Им обоим лет по пятьдесят; приятные лица озаряют широкие приветливые улыбки. Мы пожимаем друг другу руки и проходим внутрь. Перед тем как идти в производственное помещение, мы с Оксаной надеваем белые колпаки и халаты, такие же, как у хозяев. После этого они устраивают для нас очень подробную экскурсию. Заведение у Катерины и Мирослава гораздо меньше, чем та колбасная фабрика, на которой я была в Аргентине, — по масштабу оно скорее напоминает нашу мясную лавку. Внутри — все то же самое, что и на любом предприятии, где обрабатывают мясо: рассол в пластиковых ведрах, белые кафельные стены, тот же острый аромат копченостей со слабой ноткой хлорки. Те же разделочные столы, мясорубки и коптильни.
