Евгений Вишневский - Нас вызывает Таймыр? Записки бродячего повара. Книга вторая
— Большое спасибо, — растрогался он, — как это рыбина зовется?
— Омуль.
— А вы же говорили, что с Таймыра едете, а не с Байкала.
— Ну да, — ответил Лев Васильевич, — омуль вообще рыба северная, а в Байкале водится другой ее вид, именно байкальский омуль.
— А что с ним делают, с этим северным омулем?
— Едят.
— Да это-то я понимаю, а в каком виде?
— Да в каком угодно, — пожал плечами я. — Уху из него варить можно, солить его, в пирог класть... Только жарить нежелательно, а то он весь на сало изойдет.
— Ну надо же, — все разводил руками таксист, — диковина какая, северный омуль!..
Всему на свете приходит свой конец. Пришел конец и первому из моих таймырских дневников — в его последнем многоточии поставлена последняя точка. Всего я был на горячо любимом мною полуострове четыре раза: кроме описанной выше Тулай-Киряки-Тас, дважды побывал я на побережье моря Лаптевых, на мысе Цветкова, что далеко вдается в море как раз напротив острова Преображения чуть южнее бухты Марии Прончищевой (там полярная станция, на которую мы однажды чуть не отправились пешком); и еще один раз — в истоке великой реки Нижней Таймыры, которой истекает в Карское море залив Нестора Кулика, северная часть озера Таймыр. Дважды (не считая этих) привозил я с поля путевые заметки, которые когда-нибудь, возможно, тоже приведу в порядок, и тогда они продолжат мои бесхитростные, но, безусловно, правдивые записки. А теперь по уже сложившейся традиции несколько строчек в заключение.
Сперва о наших геологах, заброшенных на озеро Таймыр, которых мы со Львом Васильевичем и Наташей покинули на базе геодезистов. С самого начала ребятам крупно не повезло: в первом же водном переходе они попали в шторм, для этих мест, впрочем, не такой уж и сильный, но достаточный для того, чтобы оторвать от дюральки резиновую лодку со снаряжением и унести ее в открытое озеро, где она стала игрушкой ветра и волн. По несчастью, в этой резинке находилось все оружие, все сети и, главное, все наши карты (секретные в том числе тоже![19]).
Ребята на дюральке добрались до полярной станции, оттуда с помощью полярников начали планомерные поиски пропавшей лодки, утюжа на вездеходе и тракторе побережье озера. Резиновая лодка была хорошо укрыта брезентами, воды набрать не должна была, так что, если ее не бросило бы куда-нибудь на острые камни, она рано или поздно обязана была бы быть прибита к какому-нибудь берегу. Однако береговая линия озера Таймыр огромна, а в первых числах сентября на озере уже образуется ледяной припай (кстати, острый, как бритва), так что было от чего нашим геологам прийти в уныние. (Как, интересно, предполагали мы пересечь озеро на резиновой лодке — воистину нет предела наивности и инфантильности!) Дней через десять безуспешных поисков на полярку приехал рыбак с дальнего, юго-западного берега озера и привез нашу пропажу: ее выкинуло ветром туда (долго мы бы ее искали!), причем в аккурат к домику рыбака (редкостное везение!), ну а он резонно рассудил, что это, скорее всего, имущество геологов, а встретить их вероятнее всего в районе полярной станции: искать они наверняка будут оттуда. На радостях ребята расцеловали рыбака, а Эдик подарил ему свою любимую мелкокалиберную винтовку (царский подарок для тех мест), но толком поработать после этого нашим геологам не удалось: вскорости лег снег, обнажения закрылись, на озере стал образовываться береговой припай, который рос и набирал силу с каждым днем.
Через год после описанных здесь событий Лев Васильевич у нас в городке, в Институте геологии и геофизики, защищал свою докторскую диссертацию (при написании ее, я думаю, материалы нашего тулай-кирякского поля заняли не последнее место), причем одним из оппонентов был у него тот самый, глубоко почитаемый мною и упомянутый в этих записках профессор Николай Николаевич Урванцев[20].
После защиты состоялся (как и было заведено в те поры) банкет. Банкет, разумеется, устраивал я у себя дома. Было восемь (!) перемен блюд. Причем все блюда и все напитки были те, что украшали во времена оны наше тыймырское поле. Правда, в последний момент Лев дрогнул и добавил к столу несколько бутылок марочного коньяку, немецкого сервелату и салями, лососей в банках и швейцарского сыру со слезой. Однако все эти «добавки» остались почти нетронутыми, в то время как все таймырские яства и напитки были уничтожены подчистую, а академик Кузнецов (другой оппонент) в волнении пролил себе на брюки пиалу сметаны. Я изрядно захмелел (все же пришлось мне здорово поработать) и, улучив момент, шепнул своему сыну Петьке (которому было тогда семь лет), указывая на Урванцева:
— Смотри на этого деда и запоминай все хорошенько. Когда-нибудь девушки будут любить тебя только за то, что ты сидел с ним за одним столом. За то, что в дом, где ты жил, приходил великий Урванцев!
— Ты что же это говоришь ребенку-то?! — возмутилась моя жена Зоя, слышавшая это. — Ты ошалел, папа?!
— А что же тут такого необыкновенного? — пожал я плечами. — Представь себе парня, у которого в дому бывали Амундсен, Нансен или Пири...
1991 год. Диксон
На Диксоне мы снимали документальный фильм «Обыкновенная Арктика». Было это в апреле и мае месяце, то есть в то самое время, когда полярная ночь уже заканчивалась, а полярный день только-только занимался. Наша съемочная группа состояла из пяти человек: Бориса Борисовича, оператора и режиссера (его уважительно называли шефом, мэтром или просто Борис Борисычем); меня, сценариста; ассистента оператора Александра Давлетовича (или просто Давлетыча); директора картины, администратора, бухгалтера — словом, человека, соединявшего в своем лице все административные функции, Василия Николаевича (с моей легкой руки все его звали продюсером Васей) и моего сына Пети, которому поначалу хотели поручить обязанности осветителя. Впрочем, вскоре выяснилось, что нам вполне хватает одного главного светильника, солнца, и Пете поручили весьма туманные обязанности всеобщего младшего помощника, которые в основном заключались в том, что он ходил за водой и мыл посуду.
Поселок Диксон состоит из двух частей: островной и материковой. Расстояние между ними напрямую через пролив Карского моря — три километра, а по ледовой дороге — пять. На острове располагаются аэропорт и авиаотряд, штаб морских операций, Диксоновское управление гидрометеослужбы (ДУГС); на «материке» — райкомы (правящей партии и комсомола), райисполком, рыбзавод, гидробаза и морской торговый порт. Четыре раза в сутки (в 8.20, 10.00, 14.00 и 18.40) от столовой до аэропорта ходит вездеход (и потом, разумеется, возвращается обратно). Помещается в нем двенадцать пассажиров, но временами набивалось туда и до двадцати. Некоторое время назад райисполком вел долгую тяжбу с аэропортом о том, кто должен платить за эксплуатацию этого вездехода (коммунальный транспорт на Диксоне бесплатный), и, пока шла эта тяжба, вездеход не ходил. Из-за этого произошло много несчастных случаев: люди по дороге с острова на «материк» (или обратно) морозились (иногда насмерть), встречались с белым медведем. Произошел как-то и курьезный случай: на двух пьяных парней наскочил белый медведь. Один из парней успел залезть на портальный кран, а второй, пьяный почти до столбняка, просто свалился на лед. Медведь понюхал пьяного, брезгливо покрутил носом и ушел восвояси. Впрочем, белый медведь здесь — это и экзотика, и проблема, и источник всяческих происшествий. Чуть ниже я расскажу об этом поподробнее.
