Жюль Верн - Жангада
Теперь Жоам Дакоста заново перебирал в памяти свою жизнь, начиная с того дня, когда малолетним сиротой пришел в Тижоку. Благодаря усердию он быстро продвинулся в канцелярии главного управляющего копями, куда был принят еще подростком. Будущее ему улыбалось, его ожидало высокое положение… И вдруг — такая ужасная катастрофа! Похищение алмазов, убийство стражников, павшее на него подозрение, как на единственного служащего копей, который мог выдать дату отъезда конвоя; затем арест, суд и смертный приговор, вынесенный ему, несмотря на все старания адвоката; страшные часы в камере смертников в тюрьме Вилла-Рики, побег, потребовавший все его мужество и смекалку, скитания по северным провинциям, переход через границу Перу и, наконец, сердечный прием, оказанный умиравшему с голоду юноше великодушным хозяином икитосской фазенды.
Отдавшись воспоминаниям, Жоам Дакоста не обратил внимания на странный шум за стеной старого монастыря. Он заново переживал годы своей молодости, проведенные в перуанской провинции. Теперь Дакоста видел себя на ферме — сначала служащим, потом компаньоном старого португальца…
Шум за окном усилился настолько, что привлек внимание узника. Жоам Дакоста посмотрел на окно рассеянным, отсутствующим взглядом и опять опустил голову на руку. Воспоминания снова перенесли его в Икитос, где умирал старый хозяин фазенды. Перед смертью он хотел упрочить будущее своей дочери, хотел сделать своего умелого помощника единственным хозяином поднявшейся при нем усадьбы. Следовало ли ему тогда заговорить? Вероятно… Но он не решился!
Жоам Дакоста заново переживал сейчас счастливое прошлое с Якитой, рождение детей, всю, такую светлую, жизнь, омрачаемую лишь воспоминаниями о Тижоке.
Вдруг окно распахнулось. Жоам Дакоста вскочил на ноги, воспоминания улетучились как дым. В камеру впрыгнул Бенито и бросился к отцу, за ним, сквозь отверстие в решетке, проник Маноэль.
Жоам Дакоста чуть не вскрикнул от удивления, но Бенито успел его остановить.
— Отец,— сказал он,— решетка в окне выломана… Веревка спускается до самой земли… Пирога ждет на канале в ста шагах отсюда, Араужо отведет ее далеко от Манауса, на другой берег Амазонки, где ваши следы затеряются! Бежать вам советует сам судья.
— Надо бежать! — повторил вслед за ним Маноэль.
— Бежать?… Мне?! Снова бежать!…
Жоам Дакоста сделал несколько шагов назад.
— Никогда! — сказал он с такой твердостью, что ошеломленные Бенито и Маноэль застыли на месте.
Молодые люди никак не ожидали такого отпора. Им и в голову не приходило, что побегу воспротивится сам узник. Бенито подошел к отцу и, глядя ему прямо в глаза, взял за руку, желая заставить выслушать и внять его доводам.
— Вы сказали «никогда», отец?
— Никогда!
— Отец,— вмешался Маноэль,— ведь я тоже имею право называть вас отцом,— послушайтесь нас! Бежать надо немедленно! Если останетесь, будете виноваты — перед семьей и перед самим собой!
— Остаться,— значит, обречь себя на смерть! — подхватил Бенито.— Приказ о казни может прийти с минуты на минуту! Если вы думаете, что суд отменит несправедливый приговор, если надеетесь, что он оправдает, кого осудил двадцать лет назад, вы ошибаетесь! Надежды больше нет!…
Бенито обнял отца и увлек к окну.
Жоам Гарраль высвободился из его рук и снова отступил в глубь камеры.
— Бежать — значило бы обесчестить себя, а заодно и вас! — сказал он, и в его голосе звучала непоколебимая решимость.— Это значило бы признать себя виновным. Если я сам, по доброй воле, отдал себя в руки правосудия моей страны, я должен ждать его решения, каким бы оно ни было. И я его дождусь!
— Но приведенных вами доводов недостаточно,— возразил Маноэль.— Ведь у нас до сих пор нет юридического доказательства вашей невиновности! Мысль о побеге нам подсказал сам судья Жаррикес. У вас нет другой возможности спастись от смерти!
— Коли так, я умру! — спокойно возразил Жоам Дакоста.— Я умру, протестуя против несправедливого приговора! В первый раз я бежал за несколько часов до казни — тогда я был молод. Но бежать теперь, чтобы снова начать жалкую жизнь преступника, который скрывается под чужим именем и думает лишь о том, как обмануть выслеживающую его полицию; начать жизнь, полную тревог, и заставить вас делить ее со мной; всякий день ждать доноса, прихода полиции, даже если я буду жить в чужой стране! И вы называете это жизнью? Нет! Ни за что!
— Отец,— настаивал Бенито, теряя голову перед непредвиденным препятствием.— Вы должны!… Я требую!
И, схватив отца, он силой потащил его к окну.
— Нет!… Нет!…
— Отец, вы сведете меня с ума!
— Оставь меня, сын! Однажды я уже бежал из тюрьмы в Вилла-Рике, и люди подумали, что я бежал от заслуженного наказания. Они были вправе так думать! Так вот, ради моего доброго имени, которое носите и вы, я отказываюсь бежать еще раз!
Бенито упал к ногам отца.
— Но этот приказ, отец…— твердил он,— этот приказ может прийти уже сегодня, в любую минуту… и в нем будет смертный приговор!
— Если бы приказ был уже здесь, то и тогда я не изменил бы своего решения. Нет, сынок! Виновный Жоам Дакоста еще мог бы бежать; невиновный — не убежит!
Бенито снова потянул отца к окну… И тут дверь камеры внезапно отворилась.
На пороге стояли начальник полиции, за ним тюремный надзиратель и несколько солдат. Полицейский все понял, он ничего не сказал, но лицо его выразило глубокое сожаление. Несомненно, он, как и судья Жаррикес, хотел бы, чтобы Жоам Дакоста спасся бегством. А теперь… слишком поздно!
Держа в руке какую-то бумагу, начальник полиции подошел к заключенному.
— Жоам Дакоста, только что получен приказ от министра юстиции из Рио-де-Жанейро.
— Ах, отец! — разом вскричали Бенито и Маноэль.
— Этот приказ,— спросил Жоам Дакоста, скрестив руки на груди,— предписывает привести в исполнение смертный приговор?
— Да!
— Когда?
— Завтра!
Бенито бросился к отцу и, обхватив его, снова попытался вытащить из камеры… Солдатам пришлось силой вырвать узника из объятий сына. По знаку начальника полиции, Маноэля и Бенито вывели из тюрьмы. Надо было положить конец тягостной сцене, которая и так слишком затянулась.
— Сударь, могу ли я завтра утром, перед казнью, провести несколько минут с отцом Пассаньей? — спросил заключенный.
— За ним пошлют.
— Будет ли мне позволено повидать мою семью, чтобы в последний раз обнять жену и детей?
— Вы их увидите.
— Благодарю вас, сударь. А теперь отдайте приказ охранять окно камеры — я не хочу, чтобы меня вытащили отсюда насильно!
