Геннадий Невельской - Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России
Сведения, собранные Н. К. Бошняком о реке Датта, следующие: она состоит из двух рек — Тумнин и Чламаль, собственно же Датта, по рассказам туземцев, течет на расстоянии 150 верст от слияния этих рек; течение ее на этом пространстве извилисто и направляется частью между низменными, частью же между гористыми берегами, покрытыми толстым осиновым, кедровым, лиственным и еловым лесом. Леса эти изобилуют соболями, лисицами и выдрами, что составляет главный зимний промысел туземцев.
Берег моря между селениями Быки и Датта преимущественно утесист и покрыт мелким лесом; на нем замечательны следующие мысы: Бьена, Чумы, Юмы и, наконец,
Датта, или Лессепс. Все они гранитные, сложены изверженными породами, причем мыс Чумы имеет красный цвет. Вообще эта часть берега обращает на себя внимание своими живописными видами; то он образован высокими отвесными скалами, доходящими до 150 футов (45 м) высоты; то образует маленькие бухточки, посередине которых стоят отдельно красноватые скалы; то опять представляет луговые низменности, поросшие рощами, цветами и кустарником. Однако из многих речек, впадающих в море на этом пространстве, ни одна не заслуживает внимания.
От селения Датта в 9 милях (около 17 км) лежит селение Джунихо {84} на небольшой речке того же названия. Селение это расположено на луговой низменности в маленькой бухточке, в которую впадает одноименная река. Эта река весьма мелка и узка, так что в устье ее лишь с большим трудом входят туземные лодки. Берег на протяжении от Датта до Джунихо горист и каменист.
В 10½ милях (19,5 км) от Джунихо находится селение Уй при устье небольшой одноименной речки, впадающей в небольшую бухточку, берега которой тундристы и покрыты мелким лесом; устье этой речки весьма узко и мелко. Подход с моря к ее устью затруднителен даже и для туземных лодок по причине множества каменьев, которыми она усеяна. Морской берег до этого селения имеет тот же характер, что и предыдущий. Из мысов, лежащих на этом берегу, замечательны (названные мной) мыс Козакевича и Китобойный. Весь берег от селения Уй до залива Хаджи низменный и покрыт густым лесом, на нем нет ни одной речки.
«23 мая 1853 года, — пишет Бошняк, — при свежем восточном ветре я подошел к низменному перешейку, перетащил через него лодку и вошел в бухту, которую назвал в честь цесаревича — Александровской. Из этой бухты мы того же числа прибыли в самый залив и расположились за островом на ночлег. Это место, как лежащее у входа в залив с моря, я и выбрал за начальный пункт моих исследований. Широта его по полуденной высоте солнца оказалась 49°4′N.
Неизвестный до этого времени никому из европейцев залив Хаджи, названный мной заливом Императора Николая I, опоясан горными отрогами, отделяющимися от хребта, идущего параллельно берегу моря. По склонам обращенных к заливу гор произрастают кедровые леса. Залив этот принимает в себя, кроме большого числа маленьких рек, две значительные реки — Хаджи [Большая Ходя] и Ми [Май]. Первая из них впадает в главную бухту залива, названную мной бухтой Императрицы Александры {85}, а вторая — в большую бухту, названную бухтой Великого князя Константина {86}.
Залив Хаджи можно подразделить на четыре части или бухты: Императрицы Александры (по-туземному Ходж), Великого князя Константина (по-туземному Ми), великого князя цесаревича Александра (по-туземному Верги). Каждая из этих бухт составляет обширную и совершенно забытую гавань, из которых бухта Великого князя Константина особенно замечательна по приглубым берегам своим, к которым могут приставать суда всех рангов. Константиновская бухта с северной стороны окаймлена горами, а с южной возвышенным ровным берегом. Глубина ее от 5 до 10 сажен (9—18 м), а под самым берегом — от 4 до 5 сажен (7–9 м). В эту бухту впадает река, имеющая в устье канал с глубинами около
11 футов (3,3 м). По рассказам туземцев, берега этой реки покрыты толстомерным лесом из кедра, лиственицы и ели. В жаркое время сюда выходит много сохатых (лосей), охота на которых составляет главное занятие жителей; кроме того, население занимается еще рыбным промыслом, так как река изобилует рыбой.
Бухта Цесаревича Александра уступает Константиновской тем, что низменный перешеек открывает ее северным ветрам; глубина в ней на расстоянии около 200 сажен (366 м) от перешейка — от 2 до 5 футов (0,6–1,5 м), а далее на пространстве около 2V2 верст, до ее устья — от 3 до 10 сажен (5—18 м); у берега 4 сажени (7 м).
Южный берег бухты Императрицы Александры возвышенный и изобилует чрезвычайно толстомерным лесом — от 10 до 15 вершков (0,45—0,68 м) из кедра, лиственницы и ели; северный же берег увалистый, ровный и хотя покрыт лесом, но менее толстым. Глубина в бухте от 9 до 17 сажен (16–30 м), у самого берега 3 сажени (5,5 м).
Бухта Великого князя Алексея имеет в устье глубину 9 сажен, а далее от 4 до 7 сажен (7—12 м); берега ее увалисты и заняты частью лесом, частью же лугами.
Река Хаджи впадает в бухту Императрицы Александры; она, по словам туземцев, течет на 150 верст. Из них на протяжении 40 верст она удобна для плавания на лодках; на этом расстоянии — четыре селения. Глубина реки на баре в малую воду от 1½ до 2½ футов (0,5–0,8 м), а далее до 12 футов (3,5 м). Правый берег при устье гористый, левый — луговой. Оба берега реки покрыты строевым лесом из лиственницы и ели. По словам туземцев, в 40 верстах от устья по берегам этой реки находятся дубовые леса.
Население залива Императора Николая живет в пяти селениях; главное из них при устье реки Ми имеет 10 юрт. Всех жителей не более 50 душ. Образ жизни туземцев, а равно и жителей всего пройденного мной берега, следующий: большая часть их полукочевая и полуоседлая, так как перемена места ограничивается у них постоянно двумя пунктами. В летнее время они выходят на побережье, где и выжидают прохода морской рыбы, из которой готовят для себя зимний запас. Затем, на зиму, уходят на реки Датта и Тумнин, на которых занимаются промыслом сохатых и различного рода пушных зверей. Со вскрытием этих рек, сделав себе лодки из толстой осины, которой, по их словам, на этих реках изобилие, они спускаются по течению в свои летники. Там они опять занимаются охотой на сохатых и рыбным промыслом; для последнего им приходится переходить в соответствующие для промысла места в окрестностях залива. Средства, употребляемые ими для ловли рыбы, гораздо хуже, чем у амурских туземцев, и потому, несмотря на огромное количество речной и периодической морской рыбы, запасы их никогда не превышают количества, необходимого для домашнего употребления. Весной, когда время прохода рыбы еще не наступило, туземцы на легких ветках (шлюпка из бересты) выезжают к внешней части залива, где ловят камбалу, бычков и раков [крабов] для пропитания в это время. Часто случается, что рыбный промысел осенью изобилен, и тогда большая часть остается зимовать в своих летниках.
Местное население живет в юртах, сделанных из коры; для приготовления пищи и отопления среди юрты, на земле, раскладывается огонь. Юрты эти ежегодно ремонтируются. Поблизости рыбного промысла, подобно всем народам, населяющим Амурский край, эти туземцы имеют летники.
Туземцы, живущие около устья реки Сунгари, и их жилище
Рисунок художника Мейера (Альбом рисунков к путешествию на Амур, совершенному от Сибирского отдела Русского географического общества [Путешествие в Приамурье в 1855–1856 гг. экспедиции Р. К. Маака])
Все здешние жители нрава кроткого и боязливы; по большей части тех предрассудков, каких много у гиляков, у них нет. Несмотря на то что страна изобилует пушными ценными зверями и рыбой, они живут очень бедно, вероятно оттого, что не имеют никакой возможности сбывать свои промыслы за сходную цену. По их словам, одна или две лодки ежегодно ходят в Де-Кастри и оттуда в Кизи, для закупки крупы, табаку и ткани (преимущественно китайки) от торгующих там маньчжуров, гиляков и других. Обитатели реки Амура хотя и приезжают для торговли на побережье Татарского пролива, но все-таки не могут удовлетворить потребностям разбросанного по этому берегу населения, доходящего до 5000 душ.
Различные люди, встречавшиеся на пути, рассказывали мне, что до селения Кульмуги, лежащего в 300 верстах от устья реки Самарги, ведется торговля с приезжающими туда инородцами и маньчжурами с рек Уссури и Сунгари; до этого селения ни хлебопашеством, ни огородничеством не занимаются; далее же к югу внутри страны есть манзы, которые имеют скот и огороды и занимаются хлебопашеством. Обитатели татарского берега разделяются на два рода: те, которые населяют берег от Де-Кастри до реки Самарги, называют себя мангунами; живущие же к югу от Самарги до корейской границы — кекгальцами, а внутри страны — манзами. Мангуны и кекгальцы отличаются между собой языком, но образ жизни их одинаков. Манзы оседлы, и язык их — смесь манчьжурского с кекгальским. В расстоянии около 800 верст от реки Самарги (20 дней хода на лодке, по словам жителей) в большой залив впадает река Суйфун. С этой реки ездят в корейский город и на большое озеро Ханка {87}, которое соединяется с рекой Уссури. На побережье Татарского пролива между реками Самаргою и Суйфуном, по словам населения, есть много закрытых бухт, из коих некоторые иногда вовсе не замерзают, и бухты эти находятся недалеко от реки Уссури, с которой и на которую туземцы часто ездят на собаках через горы. Подобных путей, по их словам, очень много. Река Самарга впадает в море в широте около 46°30′. По словам жителей, эта река имеет берега, покрытые строевым дубом и кленом; она глубока на пространстве около 200 верст, и по ней могут подыматься большие лодки. С этой реки ездят на Уссури через реку Хор и притоки рек Самарги и Хора. Этот путь — около 400 верст.
