Геннадий Невельской - Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России
После этого 6 июня я получил из Николаевского уведомление от Воронина и Разградского об исполнении данных им поручений и о том, что Разградский, согласно сейчас сказанному моему предписанию, 2 июня отправился в Де-Кастри.
Воронин донес мне, что, выйдя 10 мая из Николаевского, от мыса Пронге, он направился по указанному гиляками каналу, идущему по середине лимана, но мог проследовать только малую часть его, потому что при засвежевшем южном ветре шлюпку заливало сулоем и волнением, так что с большой опасностью он едва смог добраться до мыса Пронге. Глубина лимана в этой части от 4 до 6 сажен (7—11 м).
Разградский, следуя от того же мыса по южному прибрежному каналу и достигнув мыса Лазарева, старался перейти на сахалинский канал, но здесь его постигла та же участь: при внезапно засвежевшем южном ветре развело сулой и волнение, которыми заливало его шлюпку, и он едва мог достигнуть берега, чтобы укрыться.
В заключение оба офицера заявили, что без парового мореходного судна с надлежащими средствами обследование середины лимана, где имеется надежда найти более глубокий фарватер, нежели известный нам прибрежный, решительно невозможно.
23 июня с приказчиком Березиным, возвратившимся из Кизи, я получил донесение от Бошняка; в то же время пришло с нарочным из Аяна уведомление генерал-губернатора об утвержденном императором штате Амурской экспедиции. При этом приложен был и самый штат.
Болезнь Н. К. Бошняка не позволила ему явиться лично ко мне в Петровское; он остался в Николаевском и оттуда 20 июня прислал мне следующий отчет о своей командировке: «Залив Де-Кастри совершенно очистился от льда 28 апреля, а между 7 и 28 апреля весьма часто при восточном ветре наполнялся льдами с моря. 1 мая на лодке с двумя казаками и тунгусом я вышел из залива, оставив при посте двух человек и дав им, согласно Вашему приказанию, на русском и французском языках объявления для предъявления иностранным судам в случае их прихода в залив. В лодке мы могли взять с собой сухарей и прочей провизии не более как на пять недель.
По наблюдениям моим, произведенным в заливе Де-Кастри {77}, оказалось:
1) что подойти с залива к морю возможно было с 19 марта, войти же во внутреннюю часть залива можно было только с 27 апреля;
2) возвышение воды при обыкновенных обстоятельствах бывает от 4 до 5 футов (1,2–1,5 м);
3) грунт дна — плитняк и жидкий ил на нем, толщиной не более 2 футов (0,6 м), а потому стоянка здесь судов не совсем обеспечена;
4) самая закрытая часть залива — за островами Базальтовым и Обсерватории, но глубина в этом месте от З1 /2 до 4V2 сажен (6,4–8,2 м), у берега же мель;
5) по речке Сомнин (или Нангмар), впадающей в заливе в западную мелководную бухту, можно подняться вверх по течению только на протяжении 4 верст и то на шлюпке, сидящей в воде не более 21/2 футов (0,75 м), далее же эта речка мелководна и порожиста, и
6) вся северная бухта усеяна каменьями, мелководна и недоступна.
1 мая я вышел из залива Де-Кастри и на пути пользовался всякими благоприятными обстоятельствами, чтобы собрать всевозможные сведения о свойстве берегов, рек, впадающих в море, зимниках, которыми пользуется местное население, о характере и образе его жизни. 22 мая 1853 года я прибыл в неизвестный еще до сего времени залив, носящий у прибрежных жителей название залива Хаджи.
Путь следования моего до этого залива был следующий.
2 мая мы прибыли в первое на нашем пути селение — Дугу, которое расположено при устье реки того же имени {78}, весьма мелкой и удобной только для входа небольших лодок; она вытекает из одного хребта с рекой Сомнин, течет весьма извилисто, между низменными при устье берегами, поросшими травой. У самого устья на двух гористых мысах и на близлежащем хребте растет среднемерная ель. Берег до селения Дугу утесистый, отвесный, и только два маленьких ручейка имеют небольшую отлогость и служат проезжающим туземцам местом убежища во время сильных ветров. До устья первого ручейка, лежащего от Клостер-Кампа на расстоянии около 10 миль (18 км), берег преимущественно сплошной каменистый; далее же глинистый, но везде покрыт густым мелким лесом. Перед самым селением Дугу находятся два каменистых острова {79}. На этих островах туземцы в июне собирают яйца чаек и диких уток, которых по всему прибрежью изобилие. Устье реки Дугу, по наблюдению полуденной высоты, лежит в 51°16′24″ северной широты. Выйдя оттуда
5 мая, я достиг селения Хой, около которого встретил трехмачтовое китобойное судно, стоявшее на верпе: шкипер его, пользуясь штилем, съезжал на берег, чтобы купить рыбы у гиляков; пользуясь тем, что он говорил и по-французски и по-немецки, я разговорился с ним и пригласил напиться вместе чаю. В разговоре он сообщил мне, что американцы нынешним летом собираются быть в Татарском проливе, чтобы занять здесь бухту для основания пристанища для китобойных и других судов, посещающих эти места. На это я отвечал ему, что без согласия нашего правительства этого сделать нельзя, потому что побережье до корейской границы, а равно и Сахалин, на основании трактата 1689 года и первоначального описания и заселения русскими Сахалина, составляют владения России. При этом я объяснил ему те основания, которые ему не были известны, и в заключение просил его сообщить о всем этом своим соотечественникам. После того я сказал, что мы ныне сами намерены во всех закрытых бухтах, которые окажутся удобными и безопасными для стоянки судов, поставить надлежащие посты, как уже и начали с залива Де-Кастри. Шкипер оказался человеком весьма образованным: он с любопытством выслушал мои объяснения и дал мне слово передать это и другим, а для большей основательности просил меня записать подобного рода заявление на бумаге, что я и исполнил. Имея в виду, что подобная встреча весьма важна, я воспользовался проезжавшими в это время из селения Аур на Амур маньчжурами и отправил с ними к Вам записку, приказав им как можно скорее доставить ее в Николаевское, и обещал им, что чем скорее она будет доставлена, тем большее они получат вознаграждение. Они сказали, мне, что ранее десяти ночей доставить эту «писку» нельзя и они будут довольны, если им дадут три конца китайки, 5 сажен (9 м) миткаля (пось), два платка, охапку — то есть около 10 фунтов (4 кг) тамчи (махорки) и три топора; я сказал им, что все это им выдадут, если они устоят в своем слове, и сверх этого прибавят еще три сажени (5,5 м) пось. Они с радостью взялись и просили меня написать об этом «писку». Так мы обоюдно и устроили: туземцы, пользуясь штилем, сейчас же отправились. Со шкипером Бергстремом мы расстались друзьями: я помог ему запастись здесь у гиляков рыбой и дикими утками.
Селение Хой лежит при устье речки того же имени за мысом, называемым туземцами Большой Хой; оно находится в 35 милях (64 км) от мыса, речки и селения Дугу. Устье реки Хой запружено песком и дресвою, почему имеет вид озера. Местность, преимущественно у прибрежья, песчана, далее же тундриста и покрыта мелкой лиственницей {80}. На всем протяжении от селения Дугу до мыса Хой берег представляется утесистыми мысами; эти мысы носят следующие названия: Натом, То, Атас, Чансины, Мангутово, Чудой, Земново и Хой. Они все каменистые и с северной стороны представляют отвесные скалы, а с южной спускаются в море глинистыми обрывами, покрытыми мелким уродливым лесом и кустарником. По словам гиляков, здесь множество медведей. Здесь встречаются ручейки с низменностями и три небольшие речки; за мысом Агас течет река Гвелы, а за мысами Чансины и Чудой — речки того же имени. Устья этих рек служат убежищем при свежих ветрах. Из них, впрочем, одна только Гвелы заслуживает некоторого внимания. Так же, как и у большинства здешних рек, устье Гвелы загромождено наносами; она течет в гористых берегах, покрытых елью, при устье же берега ее низменны и травянисты. Прежде тут была одна гилякская юрта; по рассказам гиляков, во время дождей вода прорывает кошки, отделяющие в обычное время устье реки от моря, и в нее заходит много кеты.
Из селения Хой Бошняк прибыл в селение Сюркум (или Теряти), лежащее в 19 милях (35 км) от Хой. Оно расположено между двумя речками — Сюркум и Теряти, от которых и получило свое название. Из них первая, ближайшая к мысу и селению, при устье довольно глубока — 6 футов (1,8 м) и при отливах имеет весьма быстрое течение; вторая же, Теряти, отделена при устье кошками и имеет вид озера; берега ее низменны и песчаны. От устья реки Сюркум до мыса того же имени тянется заболоченная низменность, отчего и самый этот мыс издали кажется островом. Берег между селениями Сюркум и Хой вообще отвесный и утесистый с небольшими ручейками, представляющими весьма малые удобства для приставания шлюпок. По наблюдениям полуденной высоты солнца широта селения Сюркум 50°31′34''N {81}. Из этого можно заключить, что мыс этот — тот самый, который на карте Крузенштерна назван мысом Маунта. Из селения Сюркум Бошняк прибыл в селение Лукаль, лежащее в 12 милях (22 км) от Сюркума. Лукаль находится при устье реки того же названия, которое загромождено с моря дресвяною кошкой, отчего тоже имеет вид озера {82}. Местность у этого устья до мыса возвышенна, покрыта травой и различными цветами и потому весьма красива, а речка изобилует рыбой. Берег моря между селениями Сюркум и Лукаль отвесно-утесистый; на нем нет ни одного ручейка с низменностью, отчего он весьма опасен. От селения Лукаль, в б милях (11 км), лежит селение Хойль, а в 2 милях (3,7 км) от него — селение Быки, расположенные при устье одноименных рек. Быки зимой не изобилуют рыбой, поэтому жители на зиму переходят в другие селения или на реку Тумнин. Устье реки Быки мелко и каменисто, берега же на всем протяжении низменны и только местами возвышаются и имеют мелкий лес. В 32 милях (59 км) от селения Быки расположено селение Датта. По полуденной высоте солнца широта последнего оказалась 49°16′N. Мыс Датта, неподалеку от устья большой одноименной реки, на карте Крузенштерна назван мысом Лессепс {83}; он травянист, покрыт редким березняком и по хорошему качеству травы представляет удобство для скотоводства. В 2 верстах от берегов реки тянется большой хребет, и от него в полуверсте идет тундристая низменность, покрытая горелым лесом. Река Датта изобилует как речной, так и морской рыбой, поэтому там имеется постоянное население, живущее на ее берегах зимой и летом. Такого рода местность — единственная на всем осмотренном мной пространстве. Это селение служит непременной станцией для всех жителей, кочующих по реке Тумнин и проезжающих мимо с реки Амура на тюлений промысел и для торговли в заливе Хаджи».
