Николай Непомнящий - Колесницы в пустыне
А Россия? Ведь она тоже и неоднократно вносила свой вклад в «дронтоведение». Первый раз в 1848 году, когда в Петербурге, в бюллетене физико-математического отделения императорской Академии наук, появился добротный, снабженный цифрами и латинскими названиями рассказ Иосифа Хамеля, познакомившего любознательного русского читателя со всей историей дронта. (Мы не считаем энциклопедию Гранат, которая обстоятельно сообщает историю гибели дронта, завершая очерк грустным выводом: в те годы никто и не задумывался о проблеме сохранения дронта в живых.) Многочисленные кости и рисунки в музеях мира обязаны скорее странному, необычному облику птицы, нежели желанию сохранить ее образ для потомков…
И второй раз — совсем недавно, уже в наши годы. Советский биолог А. Иванов сделал на XII Международном орнитологическом конгрессе в Хельсинки интереснейшее сообщение «Индийский рисунок дронта». Сначала может показаться странным, что есть связь между Индией и птицей с Маскаренских островов. Но связь есть. В 1955 году в ленинградском Эрмитаже состоялась выставка индийской и персидской миниатюры. Среди множества птиц на рисунках оказался дронт, и нарисовал его восточный, неевропейский художник. А. Иванов предположил, что живого дронта привезли в Индию ко двору Моголов португальцы или голландцы, часто курсировавшие по маршруту Восточная Африка — западное побережье Индии. Когда это было, неизвестно. Это новая неясность. А вот и еще одна.
С давних времен на Маврикии росло множество деревьев вида Calvaria major. Возраст деревьев достигал трехсот лет. Раньше, если верить очевидцам, это дерево было повсеместно распространено на острове. Сейчас же на Маврикии нет ни одного молодого деревца этого вида. Взрослые кальварии дают семена ежегодно, но ни одно из них не прорастает. В чем дело? В дронтах. Взаимосвязь между ними и деревом установил американский ученый С. Темпл. Оказывается, в процессе эволюции дерево выработало защитную реакцию против дронтов, уничтожавших его плоды, — необычайно толстый эндокарпий (косточку). Охраняемый этим эмбрион не страдал от мускульной деятельности желудка птицы. Проходя через пищеварительный тракт дронта, косточка так сильно стачивалась, что эмбрион мог уже преодолеть ее и прорасти. Местные маврикийские птицы и сегодня питаются плодами кальварий, но они едят только мясистую часть плода — околоплодник— и не трогают косточку. Только дронт, крупная птица, мог проглотить весь плод. Опыты с индейками подтвердили гипотезу ученого. Из семнадцати проглоченных плодов семь распались в желудке, а десять вышли с фекалиями. Из посаженных косточек три проросли!
Но нашлись контраргументы и этой гипотезе. Б. Корн из Кембриджа (штат Массачусетс, США) не верит в симбиоз дронта и кальварии. По Корну, вымирание кальварии шло из-за вырубки лесов и насаждения культуры сахарного тростника. Но первая версия, пожалуй, пока перетягивает.
…От 1681 года, официальной даты гибели дронта, нас отделяют три столетия. Это относится к Маврикию. Но вспомним, когда прекратили поступать сведения о птицах с Реюньона: более столетия спустя. А история птиц на Родригесе еще более туманна. Между тем некоторые путешественники, зарекомендовавшие себя беспристрастными собирателями народного фольклора, утверждают, что креолы Маскаренских островов помнят о дронтах. У полинезийцев или, скажем, индейцев Антильских островов «стаж» островной жизни исчисляется столетиями и даже тысячелетиями. А у креолов память недлинная, смешанное происхождение разрывает цепь воспоминаний, уходящую в глубь веков. Быть может, предания свежие?
Ни одна экспедиция не отправлялась до сих пор на поиски удивительных бескрылых птиц. А гадать, сидя в кабинете, можно до бесконечности. А что, если попробовать поискать живого дронта? Не на Маврикии, а по соседству — на Реюньоне или Родригесе?
Заключение
При слове «Африка» у разных людей возникают разные ассоциации. Еще когда мы учились в университете, то часто спрашивали людей, не имевших никакого отношения к африканистике: что значит для них Африка, какие ассоциации вызывает это слово в первое мгновение? Одни моментально «выдавали» цепочку работорговля — Конго — Лумумба. Другие упоминали джунгли, саванну и их обитателей — жирафа, носорога, льва. Третьи говорили о кокосовых пальмах на берегу теплого океана. Из африканских стран называли Гвинею, Гану, ЮАР, Родезию — Зимбабве. (Два последних упоминания были наверняка навеяны газетными сообщениями.) Рабочий сказал, что для него Африка ассоциируется с апельсинами из Марокко. Студент технического института назвал певицу Мириам Макебу, а хирург сказал: «Африка? Жара, малярия… Мне туда предлагали ехать работать, отказался».
Для меня Африка началась с Брема. Несколько томов роскошного, начала века издания «Жизни животных» чудом оказались на моей книжной полке, когда я был мальчиком. На даче я целые дни проводил с маленьким желтым сачком у старой березы на берегу Москвы-реки, поджидал ярких черно-красных «адмиралов», прилетавших на сладкий березовый сок. Приносил пойманных бабочек домой, сравнивал с бремовскими. Книжные были, конечно, красивее — ведь это были африканские бабочки! Рассматривая их, я забывал обо всем на свете. Тогда я не предполагал, что мечта моя осуществится и с энтомологическим сачком, только большим и белым, я буду охотиться за редкостными экземплярами чешуекрылых на берегах Намирроэ, а потом и других рек и речушек бассейна Замбези…
Я листал тома Брема и окунался в мир саванн, напоенных удивительными запахами, в мир синего неба, влажной жары, огромных рек и озер. «Вот бы увидеть все это своими глазами…» Увидел. Запомнил навсегда. И сказал себе: «Ты обязательно должен туда вернуться!»
Когда я летел в Африку, я очень страшился встречи с ней. Боялся не жары, влажности и незнакомой работы. Боялся неизвестности. Как встретит меня огромный континент, каких сюрпризов ждать от него? Сегодня мы находимся в намного более выгодном положении, чем путешественники прошлого, для достижения цели нам реже приходится продираться сквозь колючие заросли и болота.
Но все же Африка «ударила» меня по-своему. То было странное, неведомое до сих пор ощущение тяжести и расстояния: наверное, это была акклиматизация плюс чувство необычной удаленности от дома. И я сразу стал думать о первых, кто знакомился с Африкой, исследовал ее для себя и для других…
Собрать воедино все, что относится к теме, избранной для этой книжки, вряд ли возможно. Мне хотелось хоть немного рассказать о людях, имена которых никогда, наверное, не появятся в географических и исторических справочниках. О том, как они пытались приоткрыть завесу, скрывавшую Африку от окружающего мира, как плавали туда задолго до первых португальских мореходов.
