Николай Непомнящий - Колесницы в пустыне
Итак, Диогу Фернандиш Перейра пришел в 1507 году на острова на каравелле «Серне». Будущий Реюньон он назвал Санта-Аполлонией, а Маврикий — Илья ди Серне, по названию каравеллы, что вполне естественно. Через десятилетия ученые буквально сцепились в споре, который продолжался бы и поныне, если бы один внимательный исследователь не заглянул в справочник по мореходству и не обнаружил там название судна Перейры. Как только не пытались до этого объяснить название «Серне»! По одной гипотезе, это Керне — остров древних авторов, который находился где-то возле Африки. Но у Плиния Старшего ясно сказано, что Керне был у северо-западных берегов, тогда как Маскарены лежат на восток от континента. Годландцы, пришедшие на Маврикий позже, откуда-то взяли, что «серне» произошло от «сижне» (по-португальски «лебедь») и название острову дали моряки, впервые увидевшие дронта и принявшие его за лебедя. Назовем это новым заблуждением. Пойдя у него на поводу, голландцы окрестили Маврикий Зваанейландом — «лебединым островом», хотя лебеди там никогда не водились.
Таким образом, с начала XVI века острова уже не оставались без внимания. Открыв землю в океане, люди поспешили заселить ее в лучших традициях эпохи, следовавшей за великими открытиями, и на Маскаренах появились новые жители. Добро бы только европейцы. Но они привезли попутчиков. Для бескрылых птиц началась «веселая жизнь»: люди бегали быстрее их, а потому убивали нещадно, десятками и сотнями. Мясо люди не ели — оказалось жестким. Но у привезенных четвероногих зубы и желудки были покрепче: мясо дронта вполне им подошло. Свиньи и кошки ели это мясо, а люди между тем восхищались необычными птицами. В 1637 году живого маврикийского дронта повезли в Европу, он прожил в Англии несколько лет, а кости его сохранили в Оксфорде. Заглянем немного вперед: в 1755 году куратор Оксфордского музея, сочтя, что выцветшие перья «какого-то старого чучела» отнюдь не украшают ценную орнитологическую коллекцию, приказал сжечь его вместе с остальным хламом. В последний момент кто-то выхватил из огня уцелевшую голову и ногу птицы, которые и поныне находятся в музее. А ведь уже тогда, в 1755-м, маврикийского дронта не существовало в природе.
В начале XVII века это еще живое семейство птиц было включено в толстые зоологические книги, ему дали научное имя. Орнитологи уже вовсю склоняли названия этих птиц в своих трактатах.
А потом… Потом дронта не стало. Рисунки, которые уцелели в Европе после многочисленных чисток музеев, представляли абсолютно разных птиц. Никто ничего не мог понять, в ученых кругах началось волнение. Появились люди, которые вообще подвергали сомнению существование дронта. Это, пожалуй, будет вторым заблуждением, фигурирующим в нашем рассказе.
Ученый мир обязан спасением дронта от другого — научного — «истребления» докладу английского орнитолога Ф. Дункана, сделанному в 1828 году. Дункан по крупицам собрал данные о дронте. Обратимся к источникам.
Первым, кто упомянул о птице, был голландский адмирал Ван Нек, посетивший Маврикий в самом конце XVI века. В 1601 году в Европе появился доклад о поездке адмирала. Вот выдержка из него: «Голубые попугаи очень многочисленны здесь, так же как и другие птицы. Среди них есть одна размером побольше лебедя, с огромной головой… без крыльев, вместо них — три или четыре черных пера… Мы обычно звали их „вальгфогельс“ (глупые, нелепые птицы), потому что есть у них такая особенность: чем дольше варить их мясо, тем жестче оно становится…» Одному богу известно, почему не страдавший, видимо, отсутствием аппетита адмирал назвал дронта нелепой птицей. Наверное, потому, что она «не предусмотрела» гастрономических притязаний голландских моряков. И еще, может быть, потому, что не научилась вовремя убегать от людей.
Третий элемент путаницы — само название «дронт». Г. Стриклэнд, автор первой обстоятельной монографии, появившейся в Лондоне в 1848 году, объясняет это так: термин исходит от датских моряков, по-датски drunte — «быть медлительным». Голландский зоолог А. Оудеманс абсолютно с ними не согласен. Разве он допустит, чтобы птицу называли чужим именем: «дронт», несомненно, происходит от голландской глагольной формы drunten — «надутый», «щегольской». Пока ученые препирались, выясняя, почему дронт — дронт, птица взяла да и вымерла. Правда, перед смертью она успела побывать в Европе и позировала лучшим фламандским и английским живописцам.
Ученые совсем было приуныли, как вдруг появились данные: на Реюньоне и Родригесе тоже, оказывается, жили дронты. В 1675 году англичанин Дж. Тэттон опубликовал рассказ о поездке на острова. «Есть здесь и большой петух размером с индейку, — писал моряк, перечисляя далее все тех же попугаев и голубей, — очень толстый, белого цвета, с такими короткими крыльями, что летать совсем не может…» Молодчина Тэттон был единственным Homo sapiens, оставившим письменное свидетельство об окраске реюньонского дронта.
Кроме него об этой птице кратко сообщил только один человек — голландский путешественник Виллем ван Хоорн, проживший на острове три недели в 1619 году.
Белый дронт оказался самостоятельным видом. Он выжил на Реюньоне благодаря хорошей географической изоляции: гористый остров спас его, хотя и ненадолго. Конечно, ему крупно повезло по сравнению с маврикийским, но в XIX веке о нем тоже никто уже не упоминал. Последним свидетельством стало письмо губернатора островов де ла Бурдоннэ, которое тот отослал во Францию в 40-х годах XVIII века.
Обратимся к третьему острову. Французские гугеноты прибыли на Родригес из Европы на голландском судне в 1691 году. Во главе небольшой группы стоял Франсуа Лега. Он вел журнал путешествия, который был издан в 1708 году на нескольких языках. Сведения о дронтах на Родригесе имелись и до Лега, но он был единственным, кто долго жил там, и, кроме того, Лега умел рисовать. «Среди всех птиц острова, — говорит он, — самая замечательная та, что называется „отшельник“, и их здесь множество. Перья самцов черно-коричневые, ноги и клюв индюшачьи. Нелегко добыть их в лесу, но просто — на открытом пространстве, потому что мы бегаем быстрее их. Некоторые самцы весят до 45 фунтов…» Заметки Лега, самые грамотные и полные из всех свидетельств о дронтах, подтвердились более поздними находками, когда палеонтологи наткнулись на останки птиц.
Очередная неясность. Англичанин Дж. Аткинсон, написавший в начале нашего века несколько книг о романской литературе и о путешествиях, пытался доказать, что Лега… вообще не странствовал, а зарисовки свои позаимствовал из разных источников. Но биологи, прочитав это, пришли в изумление: откуда же он взял описание дронта с Родригеса, ведь дронт действительно там существовал, это доказано! А историки мореходства спрашивают: откуда же тогда взялись архивах Кейптауна точные данные о судах с командой, где был Лега, а на Маврикии — отчет об их прибытии на остров? Так что Дж. Аткинсон, по-видимому, запутался. На этот раз специалисты спохватились вовремя.
