Тур Хейердал - Путешествие на "Кон-Тики"
Но они только энергично мотали головой, указывая направление, куда нужно быстро идти, и, казалось, были чем-то смущены. Я показал знаками, что мы все должны грести, и повторял слова: "Хотеть... пойти... на землю". Тогда более решительный из них нагнулся и, вращая правой рукой в воздухе, произнес:
- Тр-р-р-р-р-р-р-р!
Нельзя было сомневаться в его желании, чтобы мы завели мотор. Островитяне думали, что находятся на борту какого-то странного, глубоко сидящего в воде судна. Мы потащили их на корму и показали, что у нас под бревнами нет ни винта, ни корпуса. Они были страшно изумлены, немедленно бросили свои сигареты и кинулись к нам; и вот уже с каждой стороны плота сидели и гребли по четыре человека. В это время солнце опустилось по вертикальной линии в море за мысом, и ветер со стороны острова подул еще сильней. Было не похоже, чтобы мы двинулись вперед хотя бы на сантиметр. Местные жители вдруг прыгнули в свое каноэ и исчезли. Смеркалось, и мы опять были одни на плоту и гребли как бешеные, чтобы нас снова не унесло в море.
Когда остров погрузился во мрак, из-за рифа появились четыре каноэ, и вскоре на плоту оказалась толпа полинезийцев. Все они протягивали нам руки и хотели сигарет, С этими ребятами, хорошо знакомыми с местными условиями, мы себя почувствовали вне опасности. Они-то уж не допустят, чтобы плот унесло далеко в море. Сегодня вечером мы наверняка будем на острове.
Не теряя времени, мы привязали все четыре остроконечных каноэ канатами к носовой части "Кон-Тики", и они, как собачья упряжка, рассыпались веером перед плотом. Кнут вскочил в резиновую лодку и втиснулся в качестве упряжной собаки между каноэ. А мы снова заняли свои места на боковых бревнах "Кон-Тики" и взялись за весла. Так началась ожесточенная борьба с восточным ветром, который столько времени был для нас попутным.
Было совершенно темно. Луна еще не показывалась. Дул свежий ветер. На берегу собрались все жители деревни. Они набрали хворосту, разожгли огромный костер, чтобы мы могли найти проход в рифе. Громоподобный грохот, рождавшийся у рифа, доносился до нас со всех сторон во мраке и казался непрестанным шумом водопада, который все усиливался и усиливался.
Мы не видели людей, сидевших в каноэ и тянувших нас вперед, но мы слышали, что они во весь голос пели бодрые, боевые полинезийские песни. Мы слышали, что и Кнут им подтягивал. Каждый раз, когда утихали звуки полинезийской песни, до нас доносился одинокий голос Кнута, певшего в хоре полинезийцев на норвежском языке: "Мы отважно шагаем впере-е-ед!" В дополнение к этому разноголосью мы затянули на плоту "У бэби Тома Броуна был прыщик на носу", С веселым смехом и пением и белые и коричневые еще сильнее налегли на весла.
Настроение было великолепным. Девяносто семь суток! Прибыли в Полинезию! Сегодня вечером в деревне будет праздник. Местные жители ликовали и кричали в полном восторге. К Ангатау суда приходили лишь один раз в год: обычно это была шхуна из Таити, которая забирала кокосовые орехи. А сегодня вокруг костра на берегу будет настоящий праздник.
Но резкий ветер упорно не стихал. Мы работали так, что ныли все суставы. Мы не сдавались, но костер не приближался, а грохот с рифа доносился с прежней силой. Постепенно песня затихла, стало совсем тихо. Людям оставалось только грести. Костер не приближался. Он скакал то вверх, то вниз, когда волны то поднимали, то опускали нас. Прошло три часа, и было уже девять часов вечера. Столь блестяще начатая попытка не удалась. Мы выбились из сил.
Мы объяснили местным жителям, что нужно позвать на помощь еще людей. Они ответили, что в деревне народу много, но на всем острове только четыре каноэ.
Тогда из темноты вынырнул на резиновой лодке Кнут. У него возникла следующая мысль. Он пойдет на остров на своей лодке и привезет пять-шесть местных жителей.
Это было слишком рискованно. Кнут не был знаком с местными условиями, и ему никогда не добраться в такой непроглядной тьме до прохода в коралловом рифе. Тогда он предложил взять с собой вожака местных жителей, который укажет ему дорогу. Мне и эта идея показалась ненадежной, потому что у островитян не могло быть такого опыта, чтобы провести неуклюжую резиновую лодку через узкий и опасный проход. Но я попросил позвать вожака, который греб где-то в темноте впереди плота, и узнать его мнение о создавшемся положении. Было ясно, что мы больше не могли сдерживать плот и его уносило в море.
Кнут исчез в темноте, чтобы найти вожака. Прошло много времени, а он не возвращался. Мы начали громко его звать, но, кроме кудахтающего хора полинезийцев, ничего не было слышно. Кнут пропал где-то во мраке. Но мы все же поняли, что случилось. В шуме, гаме и грохоте Кнут неправильно понял данное ему указание и отправился вместе с вожаком к острову. Звать и кричать было бесполезно: там, где находился теперь Кнут, все звуки поглощались грохотом прибоя.
В один миг мы достали фонарь для сигнализации, один из нас залез на мачту и начал сигнализировать по азбуке Морзе: "Возвращайся обратно! Возвращайся обратно!"
Но никто не возвращался; двоих гребцов не было, третий занимался сигнализацией, а остальные выбились из сил. Мы бросили в море несколько палочек и увидели, что нас медленно, но верно относит от острова. Костер все уменьшался. Шум от прибоя у рифа стал тише. И чем дальше мы отходили из-под защиты пальмового леса, тем крепче завладевал нами неизменный восточный ветер. Мы его снова узнали, он сейчас уже был таким, как в открытом море. Мы постепенно начинали понимать, что нет почти никакой надежды... Нас несло в море. Но весла бросать нельзя: надо всеми силами тормозить движение плота в открытое море, пока не вернется Кнут.
Прошло пять минут... Десять минут... Полчаса.
Костер становился меньше, а иногда, когда мы скользили вниз, в ложбину волны, он совсем исчезал. От прибоя доходило неясное бормотанье. Показалась луна. Мы увидели ее диск за верхушками пальм на берегу, но небо казалось затуманенным и было наполовину затянуто тучами.
Мы слышали, как островитяне начали что-то бормотать и совещаться между собой. Вдруг мы заметили, что экипаж одного из каноэ отвязал канат и исчез. В остальных каноэ люди были измучены и измотаны и уже не могли работать в полную силу. "Кон-Тики" продолжал двигаться в открытое море.
Вскоре и остальные три каната ослабели, и все три каноэ стукнулись о плот. Один из островитян поднялся на борт и, мотнув головой, спокойно сказал:
- Иута. На землю!
Он озабоченно посмотрел в сторону костра, который теперь исчезал на более длительный срок. Нас относило все быстрее. Прибой молчал. Только волны шумели, как прежде, да канаты "Кон-Тики" скрипели и стонали.
