Дмитрий Горюнов - Возвращение в Африку
Устав от ожидания в лагере, я в одиночку отправился в долину, Я отшагал уже около шести миль, солнце было в зените, становилось нестерпимо жарко, поэтому решил вернуться в лагерь. Когда до него оставалось меньше двух миль, я увидел, как впереди, где-то ярдах в ста от меня, появилась львица. Так как в определенном районе живет лишь ограниченное число львов, я подумал, что это наверняка один из людоедов; я выстрелил в нее, она упала, перевернулась, но спустя мгновение снова вскочила и метнулась в высокие заросли травы, прежде чем я успел выстрелить второй раз. Я видел кровь на ее лапе, но довольно низко. Осторожно я обошел укрытие, площадь которого была не больше, чем тридцать на сорок ярдов. Никаких следов, ведущих туда, не было видно. Потом влез на дерево, но и оттуда ничего не увидел, тогда я подошел поближе к траве и стал бросать туда камни. В ответ — ни звука, ни шороха. В конце концов я отошел ярдов на пятьдесят от укрытия, полагая, что, по всей вероятности, львица мертва и при такой жаре лучшим решением будет уйти в лагерь и возвратиться после полудня с помощниками, тогда мы будем уверены, что найдем львицу мертвой или живой.
Я только повернулся, чтобы пуститься в обратный путь, как сзади раздалось рычание; повернувшись, я увидел львицу, готовую к прыжку, Я быстро выстрелил, но она все приближалась. В тот момент я не испытывал лишнего волнения, поскольку чувствовал, что смогу остановить ее следующим выстрелом с близкого расстояния. Я оттянул затвор тяжелого многозарядного ружья, чтобы выбросить расстрелянную обойму и зарядить новую. Затвор заклинило. Использованная обойма не вытаскивалась, и все мои отчаянные усилия перезарядить ружье ни к чему не привели. Я понял, что помощи ждать неоткуда. Когда львица приблизилась ко мне, я попытался заткнуть ей глотку дулом ружья. Но она свирепо схватила его зубами и вырвала у меня из рук. Затем она встала на задние лапы и схватила меня за правую руку, которой я пытался прикрыть горло, бросила меня на землю. Вспоминаю, что я вскочил на ноги и, видя, что львица находится на расстоянии нескольких футов от меня, попытался вытащить охотничий нож, который носил на правой стороне, но рука была как будто ватной, бессильной. Львица снова приблизилась ко мне, схватила за левое бедро, и я снова оказался на земле.
Сколько прошло времени — не помню. Очнувшись, увидел, что сижу на земле, мое ружье лежит в нескольких футах от меня, а рядом — мертвая львица; вероятно, второй мой выстрел оказался для нее смертельным.
Медленно я наклонился вперед, притянул к себе ружье и с большим трудом, поправив затвор, смог перезарядить его. Тогда я встал на ноги и поплелся в сторону лагеря, но через несколько ярдов почувствовал такую слабость, что мне пришлось сесть, прислонившись спиной к дереву. Тогда я выстрелил несколько раз через определенные интервалы. Приблизительно через час появился один из моих помощников из племени доробо. Он попытался помочь мне подняться, но к тому времени я чувствовал полное изнеможение, мои раны начали болеть, и я испытывал нестерпимую жажду. Я отправил доробо назад, чтобы он попросил людей принести воды и носилки, чтобы донести меня до лагеря. В конце концов поздно вечером меня принесли в лагерь. Я сразу же написал записку районному комиссару в Маралал, до которого было добрых 120 миль, и отправил с ней человека.
Я знал, что самую серьезную опасность представляет гангрена и главное — это очистить раны, поэтому я дал инструкции своим людям промывать мне раны сильным соляным раствором каждые четыре часа, независимо от моих протестов… Случайно у меня в аптечке оказалось несколько таблеток сульфаниламида, это лекарство лишь недавно появилось в Кении. Незадолго до сафари я зашел в аптеку и спросил чего-нибудь для больного пальца. Аптекарь порекомендовал мне сульфаниламид, и я купил небольшую баночку этих таблеток. Вместе с частым промыванием раны соляным раствором они, несомненно, спасли меня.
Раны, нанесенные львом, редко выглядят опасными снаружи, поскольку видны лишь круглые следы зубов, напоминающие укус собаки, но в глубине ткани разорваны, и очень скоро может начаться заражение крови.
В ту ночь я пережил тяжелый приступ малярии, без сомнения, вызванный шоком от ран. Из-за высокой температуры и боли я не мог заснуть и рано утром услышал, как мой походный мул тревожно фыркает и дергает цепь, на которой я привязал его к дереву у моей палатки. Потом я услышал, как цепь разорвалась и он убежал; вскоре после этого раздался рев раздраженного слона, и мгновение спустя я увидел его темную тень, которая надвигалась прямо на мою палатку. Бенуа Джавали, который лежал на земле у моей постели, быстро помог мне встать и сунул мне ружье, которое, к счастью, было уже заряжено. Я выстрелил в середину приближавшейся массы. Слон повернул в сторону и пронесся мимо палатки. С рассветом его нашли мертвым на расстоянии 80 ярдов. Моя пуля вероятно, попала ему в сердце. Это был тот самый слон, который преследовал осла и самбуру вчера утром.
Узнав о несчастье со мной, несколько самбуру пришли в мой лагерь и принесли в качестве подарка бараний жир. Они осмотрели мои раны, печально покачивая-головами, и рекомендовали пить горячий бараний жир. Я знал, что у самбуру бараний жир пьют те, кто находится в критическом состоянии, и это соответствует практически прощальному ритуалу. Так что этот визит явно не улучшил моего настроения.
Следующие пять дней прошли как в тяжелом сне. Я помню, что слышал рев львов поблизости от лагеря, которые рвали тушу убитого слона, и никогда не забуду ужасный запах разлагающегося трупа и нестерпимые мучения, которые мне доставляла перевязка моих ран.
На шестой день после моей схватки со львом районный комиссар из Маралала прибыл в лагерь на грузовике. Он отправился в путь, как только получил мою записку, и ехал всю ночь через самые непроходимые заросли кустарника, по бездорожью. Я думаю, он удивился, увидев, что я еще жив. Он сообщил мне, что власти в Найроби любезно согласились послать самолет в Маралал, чтобы забрать меня. Путешествие в Маралал заняло двенадцать часов, это был кошмар. С самолетом прилетел врач с помощником, у них был аппарат для переливания крови и различные инструменты для ампутации. Доктор был поражен и, вероятно, несколько разочарован здоровым видом моих ран, поскольку ожидал, вероятно, увидеть последнюю стадию гангрены. Посадка в самолет стала настоящим представлением. Я чувствовал, что при небольшой помощи я сам смогу забраться в кабину. Но нет, существовало предписание об эвакуации раненых, поэтому я позволил надеть на себя что-то вроде смирительной рубашки и как тюк был загружен в самолет и отправлен в Найроби.
