Хуан Эслава Галан - В поисках единорога
Вскоре землю окутала тьма, и мы переночевали без всякого укрытия, в глубокой яме от пальмы, выкорчеванной ураганом. Я спал лишь урывками, как и все прочие, потому что каждый потихоньку про себя гадал, какие еще испытания принесет нам завтрашний день, а какие — дни грядущие.
Едва занялась заря, мы выбрались из углубления, позавтракали скудными объедками вчерашней трапезы и вновь продолжили свой путь, будто знали, куда идти. Следовали вниз по течению ручья, уверенные лишь в одном: ручьи впадают в реки, а реки ведут к морю. За три дня мы ни с кем не столкнулись и никого не видели, охотились совсем мало, но быстро оставляли позади лигу за лигой. А на четвертый день с утра заметили догоняющего нас негра, из тех, с кем недавно простились. Добежав до нас, он бросился ниц и, рыдая, обхватил мои колени, я же велел ему подняться и объяснить, в чем дело. Перемежая свой рассказ стонами, он сообщил, что их пленили и обратили в рабство подданные царя Мономотапы, но ему удалось вырваться на волю. Из разговоров чернокожих стражников он успел понять, что означенный Мономотапа — могущественный повелитель золотых копей и каждый год ему требуется множество рабов, чтобы трудиться на рудниках. Помимо золота его подданные добывают медь и слоновую кость и продают все это маврам и чужестранцам, прибывающим из далекого далека в деревянных домах, которые плавают по волнам. Еще беглец узнал: чтобы добраться туда, где кончается суша и кругом одна вода, нужно сделать более сотни дневных переходов. И вся эта земля принадлежит царю Мономотапе.
Выложив имевшиеся у него сведения, он немного поел и не захотел более оставаться с нами — боялся, как бы его не догнали, — поэтому ушел своим путем в поисках других негров, возвращающихся в родные края. Мы же с ужасом поняли, что, если доведется столкнуться со столь многочисленной вооруженной толпой, как он описывал, избежать гибели будет непросто. И решили убраться из долины — уж лучше предательские тропы, буреломы и скалистые обрывы, где нас никто не увидит, так оно безопаснее пробираться к морю.
За первые две недели, проведенные в горах, мы не встретили ни души. День за днем двигались в сторону восхода солнца, отдыхали мало, ночевали где придется, без всяких удобств, зато довольные уже тем, что живы, тогда как столько наших товарищей упокоилось в африканской земле.
Однажды случилось нам пережидать в укрытии часы полуденного зноя, как вдруг до ушей наших донеслись пронзительные крики. Мы выглянули посмотреть, что происходит, и увидели, как трое чернокожих в набедренных повязках и головных уборах из пальмовых листьев гонятся за четвертым, а тот в чем мать родила проворно карабкается вверх по горному склону. Преследователи потрясали дротиками, но, хоть расстояние и позволяло, не метали их в жертву — видимо, хотели изловить живьем, из чего можно было заключить, что это скорее всего беглый раб. Поскольку других негров в поле зрения не наблюдалось, мы единодушно решили помочь несчастному. Стрелки взвели арбалеты, очень тихо и осторожно, прячась меж кустов и валунов, подкрались к конвойным и выпустили в каждого по стреле, прикончив на месте всех троих. Беглец, видя оказанную ему услугу, замедлил шаг, робко приблизился к нам, а затем повалился на колени и принялся посыпать голову горстями земли вперемешку с листьями, что служит у африканцев знаком подчинения и покорности. В конце концов я попросил Черного Мануэля поднять его, и бедняга, доселе не видавший христиан, широко раскрыл глаза, словно пытался стряхнуть наваждение, дивясь цвету наших лиц и длинным бородам, в которых сквозь седину еще кое-где пробивалась рыжина. Черный Мануэль объяснил ему, кто мы такие, а он на своем наречии, понятном нам едва ли наполовину, рассказал, что удрал с золотого рудника под названием Самори и направился в горы в надежде присоединиться к сообществу беглых негров, живущих в чаще и промышляющих разбоем. Атаманом у них некий бывший раб по имени Тумбо. И ведет этот Тумбо безжалостную войну против отрядов царя Мономотапы: уничтожает охрану, а провизию и золото забирает себе. Потом мы его покормили, после чего он вернулся к мертвецам, снял с них тряпки, прихватил дротики и убежал, даже не оглянувшись, то есть предъявив наглядное доказательство черной неблагодарности и отсутствия совести. Мы же задержались лишь на столько, сколько потребовалось, чтобы вырвать стрелы из распростертых на земле тел, и поспешно удалились, дабы избежать столкновения с более сильным противником, если убитых станут разыскивать.
После этого происшествия мы еще несколько дней шли по бездорожью, пока однажды в сумерках не увидели, как сверху, с еще больших высот, чем те, где мы находились, к нам спускается бессчетная рать вооруженных негров — стаями скорпионов и пауков они лезли из щелей и трещин между скал. Не проронив ни слова, мы все как один решили: тут нам и голову сложить. Однако вскоре заметили, что человек, идущий впереди — он же, судя по всему, их главный, — поднимает руки в знак мирных намерений. Остальные тоже не держали свои копья и дротики наготове, как положено перед битвой, и не отшатывались при виде наших арбалетов, но шагали спокойно прямо к нам, не выказывая ни враждебности, ни страха. Наконец мы разглядели, что ведет их за собой недавно спасенный нами беглец — он смеялся, размахивал руками, чтобы привлечь наше внимание, и кричал: мол, это он. Теперь-то стало понятно, что перед нами те самые разбойники, которых он искал, и мы уже без колебаний двинулись им навстречу. Атаман коснулся своей груди, изрек приветствие и сообщил, что зовут его Тумбо, я в ответ тоже назвал свое имя — вот мы и сделались друзьями. Потом мы вместе с ними спустились к долине и прошли две лиги над обрывом — то была самая тесная и коварная тропа на свете, — а когда сгустилась тьма и наступила ночь, легли спать, не зажигая огня. Наутро Тумбо объявил, что поможет нам добраться до моря, и мы, видя его чистосердечие и рассудив, что он хорошо знает эти места, согласились.
Еще сутки спустя к полудню перед нами оказалась гора, стоящая как бы на отшибе и покрытая густым лесом. Мы поднимались на нее по каменистому руслу пересохшего ручья, там и тут встречая вооруженных часовых, а следовательно, приближаясь к логову Тумбо, где обитал он со своими разбойниками. Почти на самой вершине под сенью деревьев приткнулись немногочисленные шалаши и землянки, из которых высыпали негритянки с обнаженными грудями, как у них заведено. Криками и прыжками они приветствовали своих мужчин, всячески выказывая восторг оттого, что те вернулись невредимые и довольные. Женщины увязались за нами, а с ними толпа умирающих от любопытства детишек. С оглушительным гвалтом малышня принялась щупать наши руки и дергать невиданные бороды. В конце концов Тумбо развернулся, шикнул на них и всех распугал — не столько ради того, чтобы избавить нас от докучливого внимания, сколь из хвастовства, чтобы показать нам свою непререкаемую власть. После чего мы поднялись еще выше, к огромной пещере на самом верху, внутри которой находились тоже хижины и загончики из кольев. В загончиках блеяли козы, на дощатых настилах громоздились мешки с мукой. При виде последних сердца наши исполнились радости, ибо мучного мы не пробовали больше месяца. Потом явились женщины и приготовили отменный обед — мы до отвала наелись мяса, солений, а также сушеных и свежих фруктов, какие только можно было найти в это время года. А в одной из хижин нам устроили вполне удобное жилье. Улучив минутку, Андрес де Премио, сидевший рядом со мной, наклонился ко мне и шепнул:
