Владимир Стерлигов - На самолете в Америку
Тогда скорей, скорей в Москву!
Теперь во что бы то ни стало прилетим в Америку.
Жизнь в Сосново-Озерске с места не двигается: каждый час — как три года. А в мыслях мы уже и в поезд сели, и едем, и вот уже в Москве, а на самом деле сидим в этом несчастном Сосново-Озерске.
МОСКВА
На другой день утром из Верхнеудинска прикатил автомобиль.
Приехали за нами начальник и помощник административного отдела Бурятской республики.
С шофером нас семь человек, а мест в автомобиле — четыре: сели друг на друга и поехали.
По дороге много озер и рек. А в озерах и реках — гуси и утки. Дядя Том как увидит утиный хвост — кубарем из автомобиля и к воде.
Хлоп... хлоп... из ружья. Но все мимо. Утки и гуси в разные стороны.
А Шестаков за ним палит и тоже все мимо.
Остановились однажды; шофер наполнял радиатор водой, а дядя Том и Шестаков пропали.
Битый час стоим, ждем их — не идут.
Наконец поехали искать — прямо по траве поехали, вдоль берега.
Едем, едем — нашли.
Уже в воде стоят и целятся. Всё забыли. Выстрелили, промахнулись, побежали дальше. Мы за ними. Насилу поймали, посадили и поехали.
Скоро и ночь подошла, темная: ничего не видно.
Вдоль дороги бегут телеграфные столбы, по ним и путь держим, но только от одного столба другого не видно.
Смотрим: шофер стал то туда, то сюда автомобиль заворачивать — столбы потерялись и дорога тоже. Выскочили мы из автомобиля и принялись столбы искать. Нашли все-таки, поехали и к утру благополучно прикатили в Верхнеудинск.
В Верхнеудинске садимся в скорый поезд.
Ну, теперь прямо в Москву!
На какой-то станции купили газету: может быть уже написано о нас?
Так и есть! Читаем:
«11 августа вследствие тумана «Страна Советов» села в тайгу.
Перелет прерван. Летчики возвращаются в Москву».
Теперь весь свет знает о нашей катастрофе. Эх! Скверно!
А тут еще дождь все время. Унылая Сибирь.
Да с чего это мы взяли, что полетим снова? Никуда не полетим.
Уж лучше бы и в Москву не показываться.
В Иркутске мы простились с Шестаковым — он пересел на самолет и на два дня раньше нас прилетел в Москву.
23 августа, в одиннадцать часов утра, вылезаем мы на Ярославском вокзале.
Не идут ноги в Москву.
И как это в ней все стоит по-старому? Все бегают, суетятся, никому и дела нет, что тут такая история. Мы даже из вагона не вылезаем.
Вдруг за окном — Шестаков. Мы бросились к нему.
У Шестакова рот до ушей, улыбается.
— Ну что? Как?
— Сегодня ночью, — говорит Шестаков, — снова вылетаем. В прежнем составе, на таком же самолете.
Больше нас обрадовать было нельзя.
Мы подхватили свои пожитки, вылетели из вагона и, как бешеные, понеслись в автомобиле на аэродром.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
БОРЬБА
Мы твердо решили: будь что будет, а долетим. И через Сибирь пролетим, и через океан пролетим, и прилетим в Америку.
Когда мы отлетали в первый раз, нас провожала масса народа, а теперь — маленькая кучка.
Идет дождь. Аэродром пустынен.
В час ночи мы вылетели из Москвы. Дождь не перестает. Осень на носу. А в Сибири она наступает раньше.
Дни короче — значит лётных часов меньше.
Дождь льет не переставая. Он мешает лететь: через его мокрую муть плохо видно.
Перелетаем Урал и вдруг — стоп.
Что такое?
Левый мотор испортился. Надо сесть.
Садимся в поле, около Челябинска.
Ох, уж эти моторы! Беда с ними, хоть и заграничные.
Кто знает, в какую калошу они еще посадят нас?
Вот и сиди в открытом поле под дождем. Мокни и жди. А каждый лишний час портит нам все дело. Удлиняет время перелета.
К ночи общими силами починили кое-как мотор и полетели вперед.
Дождь льет во-всю. Налетает шквалистый ветер, он бросает нас в разные стороны. Вдруг, откуда ни возьмись, движется на нас белая стена.
Это что такое?
Крупа.
Через секунду крупа вихрем кружится вокруг нас. Земля скрыта.
Перед глазами только белые точки, — они вертятся, летят вбок, вверх, вниз и кажется, что это надают перепутанные белые нитки.
При этакой чертовской погоде мы пролетаем Омск и во второй раз спускаемся в Красноярске.
КТО ПОБЕДИТ?
Ну, теперь, думаем, держись! Второй раз такая беда не должна быть, как в первый.
Долетим до Читы!
Летим — и все идет благополучно.
Хоть и ветер, и дождь, но мы перестали на них обращать внимание.
Скоро последний хребет — и Байкал.
И вдруг снова начал сдавать левый мотор.
О, чорт возьми! Опять!
Пролетели немного, и мотор стал совсем.
А садиться некуда: кругом горы.
Еле-еле успели спуститься на аэродром в Иркутске.
Фуфаев долго осматривает мотор, а мы стоим и ждем со страхом, что он скажет.
И Фуфаев говорит:
— Мотор надо сменить.
Шестаков, Болотов и я набрасываемся на Фуфаева.
— Врешь! Зачем сменить?
— Да на этом моторе лететь нельзя.
— Как нельзя? Может быть как-нибудь можно? — не верим мы.
— Нет, нельзя! — отвечает Фуфаев.
Что же делать? Ведь невозможно ждать, пока пришлют из Москвы другой мотор! И когда это будет?!
Мы ходим как потерянные, проклиная все.
Я посылаю радиограмму: «Мотор сломался, Что делать?»
А мне отвечают: «Моторы будут завтра. Идут поездом в Иркутск».
Вот это здорово!
Осоавиахим оказался очень заботливым. Он сам, видно, не верил в заграничные моторы и потому послал запасные еще заранее.
Три дня ставили новый мотор. Фуфаев точно приклеился к нему.
Не спит, не ест, только пьет воду бочками.
Готово. Летим. Снова перед нами Байкал.
— Ну, теперь — пролетим!
Но Байкал не хочет пропускать. Дождь и ураган бросаются на нас. Мы как перышко носимся по воздуху. Ветер сильнее нас.
«Неужели, думаем, опять не долететь до Читы?»
Вдруг страшный удар бросает нас вниз и несет на скалу.
Я уперся руками в стенку кабины.
— Конец!
Самолет стремительно проносится над выступом скалы. Внизу — пропасть.
Чуть не чиркнув крылом о камень, мы снова взлетаем вверх.
Пронесло!
Внизу шипит и возится Байкал. Как он не похож на тот Байкал, над которым мы пролетали две недели назад. У берегов, у скал — белая стена пены: там разбиваются волны. Даль закрыта сеткой дождя.
Над водой в просторе ветер гоняет нас, куда хочет. Мы сопротивляемся. Не мало нужно силы и ловкости, чтобы итти вперед.
А идем страшно медленно.
По временам налетают такие порывы ветра, что нас чуть не отбрасывает назад. Как дубиной по лбу.
Мы собираем вое силы, чтобы одолеть бурю.
И мы одолели. Как Байкал ни злился, а пропустил нас.
Но спускаемся мы не в Чите, а в Верхнеудинске. Весь город высыпал встречать нас.
