Георгий Холопов - Докер
— Не спят на крыше только жильцы третьего этажа, — вступает в разговор Топорик. — У них и так высоко. И уличные балконы есть.
— А если дождик? — спрашиваю я.
Они вдруг втроем хохочут.
— В Баку — да дождик? Дождик здесь бывает только зимой, и то редко. А зимой и так все спят дома. Даже Грубая Сила! — говорит Виктор.
Интересно, что в этом доме почти у всех клички или прозвища.
Потом мне показывают чердаки. Лариса достает спрятанный в углу резиновый мяч, выбегает с криком на крышу, мы за ней, и начинаем гонять мяч. Виктор становится в воротах, Лариса — в защиту.
Мы с Топориком сильно бьем по воротам, даем «свечки», но мяч не падает на улицу. Удивительная крыша!
Позади нас раздается глухое рычание и ругань.
Я оборачиваюсь. В дверях чердака стоит долговязый парень, у него длинные обезьяньи руки; скорчив рожу, он потягивается.
— Черти, так и не дали поспать! Вот я вам еще поору! — грозит он нам.
— Грубая Сила, наш Федя, — ухмыльнувшись, говорит Лариса и с такой яростью ударяет в мяч, что чуть не валит им с ног Виктора.
А Федя, ругаясь, приближается к нам.
Он, видимо, года на два старше нас и на голову выше. Весь он какой-то костлявый и угловатый, с копной нечесаных волос на голове. Какая-то дурацкая ухмылка на губах. И руки, руки чуть ли не до самых колен!
Видя, что никто не испугался его угроз, Грубая Сила говорит:
— Ладно, пацаны, и ты, дура, — обращается он к Ларисе, — давайте поиграем. Условия такие: пропустите мяч — получите по «бамбушке», нет — получите по конфетке. — Он лезет в карман и показывает нам горсть конфет в цветистой обертке.
Вытянув вперед руки, мы вчетвером становимся в воротах.
Федя отмеряет одиннадцать шагов, долго целится и бьет пушечным ударом!
Хотя мы с вытянутыми руками бросаемся вперед, но мяч влетает в ворота.
Схватившись за бока, Федя хохочет до слез.
Виктор умоляюще просит:
— Только не очень сильно. — И покорно подставляет голову.
Согнув указательный палец, с каким-то вывертом Федя бьет Виктора по макушке. Это у него называется «высеканием искры».
Схватившись за голову, приседая, Виктор со стоном отбегает в сторону.
Зажмурив глаза, подставляет голову Топорик. Прикусив губу, Федя бьет. У Топорика брызжут слезы, но искр что-то не видно.
Федя подходит к Ларисе, но та фырчит, как кошка, и он испуганно отскакивает от нее.
— А это что за шпингалет? — вдруг, покосившись на меня, спрашивает Федя.
— Новенький… — отвечаю я каким-то писклявым голосом от страха. — Сегодня приехали…
Федя бьет ногой меня под зад, и я лечу на землю.
— Будем знакомы! — нагло смеется Грубая Сила и, сунув руки в карманы залатанных брюк, вихляющей походкой идет к лестнице.
Держась за голову, Виктор угрюмо становится в воротах и недобрым взглядом провожает Федю. Мы уже без прежнего азарта продолжаем игру. А вскоре спускаемся с крыши.
Придя домой, я узнаю, что приходила бабушкина богатая родственница — Лиза Балаян!.. Правда, ей некогда было посидеть у нас и поговорить с бабушкой, она куда-то очень спешила, и в комнату она не зашла, боясь запачкать платье, но, невзирая на это, все остались ею очень довольны! Она веселая и красивая женщина, вся в бриллиантах, обещала часто навещать бабушку.
— А мне она обещала хороший подарок. Угадай, Гарегин, что она может принести? — воркующим голосом спрашивает Маро, заглядывая мне в глаза. Иногда она может быть вот такой кроткой и ласковой.
— Тут и гадать нечего, — раздраженно отвечает ей мать. — Что можно дарить тринадцатилетней девчонке? Ситцу на платье или что-нибудь в этом роде. — И она уходит на балкон, сердито хлопнув дверью.
— Лучше б она догадалась оставить немного денег, — потирая руки и не смея поднять глаза, печально и виновато произносит бабушка. — Хоть бы на первое время.
— Нет! Вы ничего не понимаете! — мечтательно говорит Маро, не обращая на бабушкины слова никакого внимания. — Такая богатая женщина не может не принести что-нибудь необыкновенное. Правда, Гарегин? — снова воркует она и поправляет воротник моей рубахи.
Глава третья
ТОПОРИК, ЛАРИСА И ВИКТОР
— Новенький! — кричит с другого конца балкона Топорик, натягивая на себя рваную рубаху. — Хорошо тебе спалось в нашем доме?
— Хорошо! — отвечаю я.
— Правда, у нас хороший дом? — кричит он, идя ко мне. — Жаль только, что вы скоро уедете. А то бы мы дружили. И в школу ходили бы вместе. Это правда, что ты два класса кончил?
— Правда… Нам скорее надо уехать в деревню, — говорю я. — У нас дедушка больной.
Привалясь к перилам и закатывая рукава выше локтя, Топорик вдруг спрашивает:
— Ты собираешь какую-нибудь коллекцию?
— Коллекцию?.. А что такое коллекция?
Он сперва смотрит на меня с любопытством, не зная, шучу я или нет, потом — с сожалением, как на дикаря.
— Ну, не собираешь ли этикетки от винных бутылок?.. Обертки от конфет?.. Папиросные коробки?.. Спичечные коробки?.. Марки?.. Ну, бабочек хотя бы?..
— А зачем их собирать?
— Вот болван! — взрывается Сашко и чуть ли не кричит на весь двор: — Ведь надо ж что-нибудь собирать!
— А для чего? — не могу я понять.
Он задумывается, почесывая голову, потом еле слышно говорит:
— Чтобы не было скучно.
— А мне и так весело, — отвечаю я. — Ты, наверное, собираешь бабочек?
— Ну, еще этого не хватало! — морщит свой носик Топорик. — Я — филателист, собираю только марки. Можешь выговорить: филателист? Нет? Повторяй за мной: фи-ла-те-лист!
— Фи-ла-те-лист, — покорно повторяю я. — А Федя?
— Он у нас собирает песни. У него в тетрадке такие есть смешные! Обхохочешься! Потом еще он собирает монетки. У него есть даже одна золотая, персидская. Говорят, ей больше тысячи лет. Маленькая-маленькая и вот такая тонюсенькая! Грубая Сила ведь нумизмат, — ошарашивает он меня новым незнакомым словом и, довольный этим, весело шмыгает носом. — Ну-миз-мат! — по слогам повторяет Топорик. — Так называют тех, кто собирает монетки.
— А Лариса?
— Она киношница, — отвечает он с усмешкой. — собирает карточки кинозвезд и кадры из кинофильмов. Но альбомчик у нее совсем даже неплохой. Ты думаешь, достать ленту с Гарри Пилем или Вильямом Хартом так просто? Держи карман шире! Иной Харт стоит дороже даже «острова Борнео». Слышал про такую марку? Знаешь, где находится остров Борнео?
Мне стыдно признаться, что не знаю, и я спрашиваю:
— А Виктор? Он тоже что-нибудь собирает?
