Зинаида Шишова - Великое плавание
Громко разговаривая и смеясь, моряки двинулись к выходу.
В это время в комнату вошел Орниччо с блюдом дымящегося соуса.
— Не уходите, синьоры, — крикнул он, — обед готов!.. Вымой руки, Франческо. Синьор Томазо, я думаю, его нужно покормить: не знаю, ел ли он что-нибудь с сегодняшнего утра.
— Со вчерашнего утра, — поправил его глашатай, заглядывая в бумагу.
— Вчера, в день святой Анжелики, он убежал из дому. Где ты нашел его, Орниччо?
— Мы подрались с ним на площади, — ответил Орниччо. — Я первый его задел, и за это мне здорово влетело. Потом мы помирились. Он рассказал мне свою историю, а я ему — свою. Потом мы шли мимо гавани. Он хотел попроситься на корабль, но я отговорил его.
Слова Орниччо были покрыты громким хохотом.
— Ты пойман, цыпленочек, не отнекивайся больше, ты собирался убежать на корабле! — закричал веселый молодой моряк.
— Альбертино, веди его немедля домой! — распорядился, останавливаясь в дверях, человек с повязкой. — Подумайте о горе его матери!
— Ты нашел себе плохого товарища, — обратился глашатай к Орниччо, когда моряки и приказчик ушли. — За полчаса он налгал нам больше, чем базарный предсказатель за полдня. По его словам, он работал у серебряника, потом у него украл блюдо монах, а у монаха его отобрал солдат.
— Стоп, Альбертино! — сказал Орниччо. — У него действительно было в руках блюдо, когда я его встретил.
— Отложим споры, — заметил синьор Томазо, нарезая хлеб, — все голодны, а Франческо, наверное, больше всех. Пообедаем спокойно, а затем подумаем, что нам делать дальше.
Спокойно пообедать, однако, так и не удалось. Сильный шум на улице заставил нас всех броситься к окнам. Высокая, полная женщина в богатой одежде, спотыкаясь о камни, бежала по улице. Ее сопровождала целая толпа причитающих и визжащих служанок. На бегу женщина спрашивала что-то у прохожих, и, когда ей указали наш дом, она остановилась, не решаясь ступить на шаткую лесенку.
— Хозяин, мастер, или как вас там! — кричала она. — Где вы прячете моего сыночка? Ческо, ангелочек, где ты? Выйди, покажись своей бедной маме!
Синьор Томазо, взяв меня за руку, вывел на крыльцо.
— Это ваш сын? — спросил он и, обратись к служанкам, повторил: — Это ваш молодой хозяин Франческо Джованини?
— Горе мне, горе мне! — закричала женщина. — Они показывают мне какого-то конюха, какого-то пастуха и хотят, чтобы я сказала, что это мой маленький хорошенький мальчик!
— Это не наш господин! — закричали служанки. — Уберите этого замарашку, верните нам нашего красавчика Франческо!
— Ищите своего красавчика Франческо в другом месте! — пробормотал синьор Томазо, с досадой захлопывая дверь. — А мы идем продолжать обед. Франческо Руппи, прости мне мое недоверие! Я постараюсь загладить перед тобой свою вину.
После обеда синьор Томазо еще раз выслушал рассказ о моих приключениях.
— Какого веса было блюдо, которое у тебя украли? — спросил он. — Такая вещь, очевидно, должна стоить много денег. Я назначу тебе небольшое жалованье, и постепенно ты соберешь необходимую сумму. До этого ты должен избегать встречи с твоим хозяином, который может тебя засадить в тюрьму.
— Мастер Тульпи выходит только по воскресеньям и отлучается только в церковь, — сказал я. — Но он другого прихода, и в этой части города мы с ним навряд ли встретимся.
По совету синьора Томазо я почти три недели не выходил из дому. Наконец, уже в середине августа, Орниччо, по моей просьбе, посетил переулок Серебряников, чтобы узнать, какие толки ходят о моем исчезновении.
К моей радости, он принес известие, что мастер Тульпи выехал из своего дома. Очевидно, он покинул и Геную, потому что четыре дня распродавал свое имущество.
Он продал также и мое праздничное платье, и золотую цепочку, и кольцо, доставшееся мне в наследство от матери.
Мою одежду и красивые новые туфли купил Руффо Даниэли. И он же рассказал Орниччо, что из Генуи отправились четырнадцать искусных ремесленников, вызванных французским королем в город Авиньон. Возможно, что мастер Тульпи был в их числе.
ГЛАВА IV
Мудрость синьора Томазо
Итак, я остался в мастерской синьора Томазо. Вместе с Орниччо мы растирали краски, грунтовали холсты, убирали комнаты, ходили на рынок и варили незатейливую пищу, потому что наш хозяин был молод и беден.
Труднее всего нам приходилось, когда синьор Томазо привязывал меня или Орниччо к столбу и писал с нас святого Себастьяна, пронизанного стрелами, или юного Иосифа, увозимого в рабство.
В Генуе трудно было жить живописцу, а особенно такому неискусному в своем ремесле, как наш хозяин. Ему редко удавались собственные картины, и поэтому он предпочитал писать копии с картин более удачливых мастеров.
Иногда его звали хозяева фелук и каравелл, и он вырисовывал на кормах их кораблей гидр или других чудовищ. И это был его единственный заработок, так как Генуя не Рим и не Флоренция, где ремесло живописца доходно и почтенно. Грубые генуэзские купцы и капитаны мало думают об украшении своих жилищ.
Хозяин наш был человек слабый и болезненный. С детства мечтал он сделаться ученым и рылся в книгах и картах, но родители его отдали в подмастерья к живописцу.
Сходство наших судеб еще более привязывало меня к нему, так как при жизни отца меня также готовили к иной доле.
По желанию родных я должен был сделаться священником, но мать моя, оставшись вдовой, не могла продолжать учить меня. Я с тринадцати лет был вынужден сам зарабатывать себе на пропитание. Когда я спрашивал синьора Томазо, почему он, несмотря на скудные доходы, поселился в Генуе, он, улыбаясь своей болезненной и доброй улыбкой, подводил меня к окну.
— Посмотри, дитя, — говорил он, — видел ли ты когда-либо что-нибудь великолепнее этой крепости или этого моря? Чувствуешь ли ты, как пахнут глицинии? Благодари бога за то, что мы живем в приморском городе, что у нас есть книги, что к нам заходят капитаны, купцы, а иногда и просто искатели приключений. Тебе достаточно высунуться в окно, чтобы узнать, что сейчас происходит в портах Фландрии или на далеких Азорских островах.
Он был прав. И нам даже не нужно было высовываться за окно, чтобы узнать новости, так как новости сами приходили в наш розовый домик у набережной.
С утра до позднего вечера у нас толпилось много народу. Капитаны и лоцманы приносили самые свежие известия. И часто мы узнавали цены на товары прежде, чем это становилось достоянием господ из совета купеческих старейшин.
В полдень, когда солнце припекало особенно сильно, к нам заходил отдохнуть и освежиться глашатай Альбертино. Мы делились с ним нашей скромной пищей и подкрепляли старика вином, а он за это выкладывал все последние происшествия в Генуе.