Джереми Паксман - Англия: Портрет народа
«Ее умиротворяющая зелень, так не похожая на места, где он работал на самом деле — на тропики или безводную пустыню; чувство принадлежности, общности, идеализированное, если его противопоставить тяготам колониального правления и жизни в изолированном чужом поселении. Птицы, деревья и реки Англии; местные жители, говорящие более или менее на его родном языке: такими должны были быть места, где они поселялись в воображении и в действительности. Деревня становилась теперь местом, куда уходишь на покой».
Ко времени, когда Джон Мейджор произнес свою речь, эту мысль можно было применить не только к оказавшимся за границей жертвам пропаганды Английского совета по туризму, но и к миллионам коренных англичан, живущих в пригородах и мечтающих вернуться однажды в «край утраченной сути».
Наибольшее развитие это представление получает в самые тяжелые времена. Во время Первой мировой войны солдат целыми эшелонами отправляли на фронт из больших и малых промышленных городов по всей Британии. Близкие посылали им почтовые открытки с изображением церквей, полей и садов, а чаще всего деревень, словно желая сказать: «Вот за что ты сражаешься». Защита этого аркадийского «дома» выглядела гораздо более благородно, чем любое размахивание флагами. По мнению писателя сэра Артура Квиллер-Кауча под псевдонимом Q, составителя невероятно популярной антологии «Оксфордский сборник английской поэзии», которую на Западном фронте многие носили с собой в вещмешках, начала английского патриотизма заложены в духе идиллической, «веселой Англии». Не по-английски, говорил он, отвечать «Правь, Британия» на немецкую «Deutschland uber alles»[34].
Закрывая глаза на тот факт, что для большинства англичан деревня была местом, откуда их предки давно ушли и о котором они имели весьма туманное представление, Q заявлял, что рядовому солдату в окопах видится «покрытый зеленью уголок его юных дней в Йоркшире или Дербишире, Шропшире, Кенте или Девоне; где люди никуда не спешат, но есть время сеять и время собирать урожай». В том же духе выражался редактор выпущенной в 1917 году для солдат антологии Ассоциации молодых христиан «Милые сердцу места: Книга любви и восхваления Англии» (что характерно, речь идет не о Британии, а об Англии), который считал, что из своего окопа солдат «в воображении может представить свой деревенский дом».
К началу Великой войны британский флот был самым сильным в мире, а британская армия покрыла себя боевой доблестью почти во всех его уголках: германские солдаты докладывали, что столкнулись с массированным пулеметным огнем, а на самом деле это был лишь огонь винтовок прекрасно подготовленного британского экспедиционного корпуса. Ни на одном этапе войны у англичан не было «крестьянской армии» в европейском стиле. Когда фельдмаршал Китченер осознал, что потребуется гораздо более многочисленная армия, ее набирали в основном из городского пролетариата. Тем не менее ее нередко изображали состоящей из пахарей, пастухов и огородников: под таким углом зрения получалось нечто вроде народного ополчения. Наиболее известно воплощение этого представления в стихотворении Руперта Брука «Солдат». Брук казался квинтэссенцией английского героя — красивый, атлетически сложенный, чувствительный и смелый, человек, по словам Генри Джеймса, «удостоившийся самой лучистой улыбки богов». Самый знаменитый из его военных сонетов написан в конце 1914 года, после того, как он поступил добровольцем в Королевский военно-морской дивизион:
Лишь это вспомните, узнав, гто я убит: стал некий уголок, средь поля, на гужбине навеки Англией. Подумайте: отныне та нежная земля нежнейший прах таит.
А был он Англией взлелеян; облик стройный и чувства тонкие Она дала ему,
дала цветы полей и воздух свой незнойный,
прохладу рек своих, тропинок полутьму.
Душа же, ставшая крупицей чистой света,
частицей Разума Божественного, где-то отчизной данные излучивает сны: напевы и цвета, рой мыслей золотистый и смех усвоенный от дружбы и весны под небом Англии, в тиши ее душистой.
---
Перевод Вл. Сирина (1922)
Это стихотворение тут же удостоилось бурного одобрения. В нем соединились некоторые наиболее ярко выраженные представления о всем английском — великодушие, дом, деревня, — а как раз такими и хотели видеть себя англичане. Эти представления составляли резкий контраст с мучительной смертью поэта от заражения крови на борту французского госпитального судна в Дарданеллах. Важно было и то, в какое время он умер. В конце 1914 года в сражении под Ипром британский экспедиционный корпус потерял 80 процентов личного состава — около 3000 офицеров и более 55 000 солдат. Другой поэт, Чарльз Сорли, уже написал: «Англия — меня тошнит при этом слове», и как только были осознаны масштабы потерь и ничтожность достигнутого, пасторальная изысканность зазвучала фальшиво. Грезы о стройных героях, умирающих за страну, где из-за зеленых оград доносится запах роз, сменились чем-то гораздо более мрачным в стихах Уилфреда Оуэна или Зигфрида Сассуна. Писатели, появившиеся после войны — Элиот, Грейвз, Хаксли и другие, — смотрели на человечество совсем не таким светлым взором, как предлагали эти грезы о стройном юноше.
Но в сознании англичан почему-то продолжало жить представление о том, что душа Англии — в деревне. Цикл стихотворений «Паренек из Шропшира» А. Э. Хаусмана поначалу был опубликован за счет автора, а к 1922 году была распродана 21 000 экземпляров. Вскоре вся страна тосковала по «голубым холмам моей памяти». Такой писатель, как Г. Д. Массингэм — городской житель, сбежавший в Чилтернские холмы, — выдавал книгу за книгой (всего, по его собственным подсчетам, за тридцать лет он написал сорок книг). Убеждая англичан в том, что промышленная революция «уничтожила истинную Англию», а деревня — «источник нашего хлеба насущного и важная основа национального благосостояния». Вскоре в эту страну чудес неотесанной деревенщины вернулись те, кто как сэр Филипп Гиббс, один из пяти военных корреспондентов, официально аккредитованных в 1915 году к Британскому экспедиционному корпусу, должны были лучше разбираться что к чему. Хотя Гиббс родился в Лондоне и вскормлен им, его статья «Говорит Англия», посвященная празднованию в 1935 году серебряного юбилея Георга V, начинается так: «Англия по-прежнему красива, если удается скрыться от рева автомашин и душной атмосферы индустриализации… Вся эта модернизация, как я считаю, очень поверхностна. Я хочу сказать, что она еще не разъела душу Англии, не отравила ее рассудок».
