Юрий Долетов - Страна «гирин герен»
Участники торжества расположились ступеньками, словно для исполнения сообща величественной песни, с тем лишь различием, что самые уважаемые люди — преподаватели с задумчиво грустными лицами — сидели впереди на стульях. За преподавателями, на подставках — одна выше другой — находились улыбающиеся юноши и девушки. Каждая личность занимала не более двух квадратных сантиметров, и все же я быстро нашел хозяина дома — в середине второго ряда. В правом нижнем углу фотографии выделялась четкая надпись: «Москва. Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы».
За отдернутым цветастым пологом была другая комната с письменным столом, заваленным папками, книгами. К столу впритык — во всю стену шкаф с книгами.
Чуди Ачуфуси потчевал меня шримсами — розовыми креветками, запеченными в масле, тушеным мясом, густо сдобренным перцем и другими специями, отчего во рту пылал пожар.
— Наверное, удивились, когда я спросил, что вы из Советского Союза?
— Еще бы!
— Говорят, что иностранец, проживший несколько лет в какой-либо стране, потом безошибочно, если у него, конечно, есть дар хоть малейшей наблюдательности, узнает при встрече в других местах ее граждан. Я этому не верил. А вот побыл в Москве, убедился, что это так. Советского человека при встрече узнаю сразу. Есть у вас в облике, манерах поведения такое, чего нет у других, — открытость, щедрость, коллективизм, внутренняя доброжелательность.
За распахнутым окном трещали цикады. Мы вспоминали Москву, ее проспекты, театры, музеи, студенческую жизнь. Расстались за полночь. Чуди Ачуфуси вызвался проводить меня до гостиницы. Энугу еще не угомонился. Кое-где, у тротуаров, несмотря на поздний час, светились огоньки — уличные торговки предлагали разную снедь запоздалым прохожим. У колонок с водой переговаривались и стучали ведрами женщины. Откуда-то лилась мелодия африканского танца «хайлайф».
Все дни, пока был в Энугу, я в свободное от других корреспондентских дел время встречался с Чуди Ачуфуси и каждый раз присматривался к нему. Не выставляет ли он себя напоказ, не рисуется ли? Одно дело Москва, другое — своя страна. Интересно было посмотреть на нигерийца, учившегося у нас, в окружении сограждан, в привычной для него обстановке. И чем больше узнавал я Чуди Ачуфуси, тем глубже убеждался, что все его поступки, действия, весь образ жизни — не показуха, а норма поведения. Годы, проведенные в университете, — это не только лекции, семинары и практические занятия. Это был период его становления как специалиста, пора нравственной закалки, формирования активной жизненной позиции…
Чуди Ачуфуси встречали всей деревней. В костюме под галстук, в башмаках он чувствовал себя несколько смущенно среди земляков в обшарпанных будничных одеждах. Деревенский вождь, вырядившийся по такому случаю в агбаду, не отходил ни на шаг. В родной безымянной деревеньке, затерянной в лесах, мало что изменилось. Те же четырехугольные, крытые пальмовыми листьями мазанки. Окна без стекол, вместо дверей — матерчатые пологи, полы земляные. Около хижин рылись в земле тощие куры, с плетеных изгородей свешивались тыквы.
Вспомнилось, как заставляли его поднять левую руку над головой и дотянуться до кончика правого уха, — значит, достаточно подрос и может учиться. В школе он узнал, что за деревней существует большой мир, который раньше был скрыт стеной тропического леса, и что, если выйдет на дорогу за лесом, ей нет конца. В последний школьный год все чаще стал задумываться о своем будущем. Дорога, на которую он вышел в детстве, влекла дальше. Где-то за океанами и морями, горами и лесами были другие неведомые страны и среди них — Советский Союз. Попасть бы туда! Такая возможность вскоре выпала. Чуди Ачуфуси, с блеском закончившему школу, предложили поехать для дальнейшей учебы в Советский Союз. Мысль, что он, Чуди, отправится в страну белых людей, рассердила соплеменников. Они твердо были убеждены, что незачем перенимать у белых несуразные обычаи.
— Я же в Советский Союз.
— Это к красным?
— Не к красным, а к хорошим людям.
— Учиться и жить на что будешь?
— Стипендию дают.
Он все же настоял на своем. И вот теперь те же люди радуются вместе с ним, что получил образование, стал ученым человеком.
На площади в центре деревеньки Чуди Ачуфуси сидел в кресле рядом с вождем — почет не каждому выпадет. Бесконечное число раз повторял односельчанам о своей жизни и учебе в Москве.
Во время трапезы вождь, подвинувшись поближе, доверительно спросил:
— Где думаешь работать?
— Да тут поблизости — в Энугу, больницу уже присмотрел. Берут.
— Значит, мы не ошиблись! Держи-ка, — вождь передал на брелоке два ключа. — Чего удивляешься, аль забыл наши обычаи? Дом в Энугу тебе сладили. Небольшой, правда, но жить можно.
Вот они какие, соплеменники! Собирали деньги по крохам, чтобы он мог учиться в школе. Дом построили — велик дух взаимопомощи. Чем сам-то отплатит за людскую доброту!
Потом была джоли-джоли — веселая вечеринка с зажигательными танцами вокруг костра.
В Энугу Чуди Ачуфуси в первый же день посадил около дома в маленьком дворике пальмочку. Пусть растет, все веселей жить, когда рядом набирает сил дерево.
Иной была встреча в больнице. Диплом с отличием, в котором говорилось, что «Чуди Ачуфуси присвоена квалификация врача по детским болезням», не произвел особого впечатления на некоторых коллег. При случае и без случая, желая, видимо, показать свое превосходство, эти эскулапы, щеголявшие в модных заморских костюмах, вставляли в разговоре словечки «Оксфорд», «Кембридж», «Гарвард». Держались обособленно, подчеркнуто вежливо.
Ему хотелось поскорее проявить себя в работе, показать коллегам, что не менее их сведущ во врачебном деле. Сделать это было не просто. Пациенты почему-то обходили кабинет молодого врача, вероятно, не питая к нему особого доверия, а может, и по какой другой причине. Он днями одиноко просиживал в кабинете, тоскливо постукивал по столу карандашом.
Когда не верят сильному, это вызывает в нем желание доказать свое умение. Наука побеждать начинается с выработки привычки преодолевать препятствия. Наверное, так поступал и Чуди Ачуфуси.
…Потрепанный больничный «додж», кренясь с боку на бок, пробирается по проселку, цепляет бортами за лианы, кустарник. Паркий воздух наполняет кабину, жарко, дышится тяжело. В машине нас четверо — шофер, белозубый с живыми глазами малый, сосущий для поддержания бодрости орехи кола, Чуди Ачуфуси, его коллега — такой же молодой врач — и я. Мы едем в глубинку: Чуди Ачуфуси пригласил меня съездить с ним на вакцинацию. Мы, как и шофер, набрали на дорогу орехов кола. Расковыривая толстую, податливую кожуру, которая скрывает пунцовое ядро, переговариваемся.
