Валентин Берестов - Государыня пустыня
Обычно для поклонения выбирался древний, заслуженный меч, уже отслуживший свой век. Скифы устанавливали его на горе хвороста. По мере того как хворост проседал, скифы втаскивали на гору все новые и новые вязанки, и таким образом пьедестал для божества оставался неизменными и даже рос.
Обряд, связанный с поклонением мечу, был прост и страшен: на лезвие меча лили свежую кровь убитых врагов. Ржавеющее божество требовало все новых и новых жертв.
И еще одно назначение было у меча. Когда друзья хотели, чтобы их дружба сохранилась до конца дней и стала братством, они совершали обряд побратимства. В большую чашу наливали вино, потом побратимы делали надрезы на руках и смешивали в вине свою кровь, после чего в ту же чашу погружали меч, стрелы, секиру и копье. Вино, смешанное с кровью и освященное оружием, делало друзей братьями.
Но, зная о кровавых обрядах скифов, зная об их войнах и грабежах, о человеческих жертвоприношениях, зная, что они коллекционировали скальпы своих врагов и отделывали золотом их черепа, превращенные в чаши, извлекая из земли вещественные свидетельства этого, мы не испытывали к скифам ни отвращения, ни ужаса и не собирались их осуждать. Ведь они не ведали, что творили. Они, по существу, даже не знали, что такое смерть, не представляли себе истинную цену человеческой жизни. Смерть в сражении была для них залогом вечной счастливой жизни в стране теней. И скифы, наверное, больше всего боялись не погибнуть, а остаться непогребенными, остаться без заботливо уложенных родичами вещей, которые должны были служить им в вечной жизни.
Даже к грабителям мы относились благодушно, ведь в чем-то они были нашими коллегами. Погребения, на две трети опустошенные и раскиданные грабителями, лежащие в них остатки дорогих, очень нужных в быту вещей, с которыми без всякого сожаления расстались родичи покойного, — эта противоречивая картина тоже была как бы письмом из далеких веков. С одной стороны, дружба, родовая спайка, бескорыстие, братство, с другой — жажда обогащения, не останавливающаяся ни перед чем. Такой была эта эпоха — эпоха возникновения классов, государств, цивилизации.
Глава седьмая
Вот уже третий день мы чутко прислушиваемся к каждому пролетающему над нами самолету: ждем Толстова. Иной раз какой-нибудь самолет пронесется очень низко над нами и даже сделает круг над лагерем — посмотреть, что это такое. Но мы не решаемся приветствовать его, махать руками: вдруг это еще не Толстов?
С нашим фотографом Юрием Александровичем Аргиропуло однажды произошел такой случай: он ушел из лагеря фотографировать соседнюю крепость. В ожидании подходящего освещения сидел на башне. В это время над ним пролетал самолет. Фотограф радостно приветствовал его. В ответ самолет пошел на посадку. Из кабины вышел встревоженный летчик и спросил у Юрия Александровича, что с ним случилось, есть ли у него вода и не нужно ли его куда-нибудь доставить. Поэтому делать какие-либо знаки самолету в пустыне рискованно.
На самом деле Юрия Александровича зовут Георгий Ахиллесович. Он бывший актер и до сих пор каждый Новый год выступает перед детьми в роли Деда Мороза. Сейчас он курсирует из отряда в отряд. Всюду открываются погребения, которые нужно фотографировать.
В свое время мы прозвали Юрия Александровича Анекдопуло. Он не просто рассказывает анекдоты, но коллекционирует их, распределяет по сериям. Лучшие же его анекдоты — это те, которые произошли с ним самим.
Он неистощим. Недавно мы слушали его целый вечер. Герману Баеву (он лежал больной в соседней палатке) показалось, что он присутствует на деревенских похоронах: мы выли. От смеха.
Впрочем, рассмешить нас сейчас чрезвычайно легко: у нас прекрасное настроение.
Вот один из рассказов Аргиропуло, вспоминая который мы хохотали несколько дней.
К Юрию Александровичу пришел столяр-краснодеревщик дядя Миша полировать мебель. Он занимался своим делом и все время напевал одну и ту же фразу: «А вот он едеть, едеть, едеть».
— Кто едет, дядя Миша? — спросил Аргиропуло. — Куда едет?
— Эх, милый, — вздохнул дядя Миша, — из песни слова не выкинешь.
Однажды в Каракумах Аргиропуло решил построить фотолабораторию. Глины и песка для этого было сколько угодно. А воду берегли: ее возили с дальнего колодца. Злые языки говорили, что Аргиропуло выпрашивал для своего строительства помои на кухне.
Наконец лаборатория была готова. Аргиропуло вставил в окна красные стекла, и тут как раз кончились раскопки и нужно было уезжать.
Но подвиг строителя не остался невоспетым. В стенгазете Аргиропуло был изображен в виде древнегреческого бога, а под рисунком поместили такое четверостишие:
Кто средь песков возродил величие храмов Эллады,
Кто над пустыней воздвиг краснооконный дворец?
Сын Ахиллеса, титан, Аргиропуло, муж богоравный,
Глину с водою смесив, создал сей дивный чертог.
Самолет прилетел после обеда, когда мы дремали в палатках. Он приземлился возле душа, обдав его пылью. Мы соскочили с кроватей и, на ходу продирая глаза, кинулись к самолету.
Один за другим на лагерный такыр вышли С. П. Толстов, Александра Семеновна Кесь, известный геоморфолог, знаток среднеазиатских пустынь, Татьяна Александровна Жданко, этнограф, Борис Васильевич Андрианов, исследователь древнехорезмийских каналов и составитель их карты, Нина Николаевна Вактурская, специалистка по средневековому Хорезму, и несколько растерянный человек в макинтоше — доктор.
Вместе с ними появился толстый белый щенок.
— Это Газик, — представила Татьяна Александровна. — Шоферы подобрали его в пустыне. Его назвали так потому, что уж очень быстро он «газовал» за машиной.
Сергей Павлович всматривался в лица встречающих.
— Какие-то вы все необычные!
— Отряд возбужден находками, — докладывают ему.
Толстов по своему обыкновению хочет сразу же отправиться на раскопки. Прямо с нашего импровизированного аэродрома. Нам стоило большого труда убедить его хотя бы попить чаю.
Начальник экспедиции сразу же включается в нашу жизнь. Не успели мы внести чемоданы в его палатку, как Сергей Павлович просит напомнить мелодию нашей любимой песенки и запевает вместе с нами:
Я верю, друзья, караваны ракет…
Толстов находит образ — «на пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы» — нелогичным: вы впервые вступаете на чужую планету, а там уже кто-то прошел. И все-таки здорово звучит!
