Александр Иванченко - Повести студеного юга
Минуточку, Шеклтон, погоди, ты забыл оскорбленного Лонгстаффа…
Чтобы послать его в Антарктику, старый миллионер истратил тридцать тысяч фунтов стерлингов. Месть же за поруганную честь дочери обошлась ему в сотни тысяч. Очень неохотно поворачивалась консервативная английская пресса против Шеклтона. Но падение в конце концов было чувствительное — всего 3865 голосов.
Что ж, тогда все сначала. Ищи женщину…
Эврика! Да ведь Эмилия Дорман, эта великосветская гусыня, — фрейлина королевы Александры и не то дальняя родственница, не то какая-то свояченица самого Ротшильда!
Звук трубы, атака, натиск — и крепость взята. Но теперь, конечно, женитьба всерьез. Больше дразнить этих людей нельзя.
И снова экспедиция в Антарктику, на сей раз его собственная, экспедиция Шеклтона.
Он скрупулезно учел все промахи Скотта, тщательно подготовился, мобилизовал всю свою волю и мужество. О нет, теперь никакого слабодушия не будет, он преодолеет все. И дойдет не только до Южного географического полюса, но заодно откроет и магнитный.
Магнитный действительно открыли, и это была победа, огромная победа. Но все-таки не вершина мира, вершина — географический полюс.
Не дошли каких-то 97 миль…
Обидно, жаль, но… не смогли. Словно злой рок преследовал в пути, едва не погибли.
Подвиг — а это, несмотря на все, был подвиг — мир все же оценил, ибо большего пока не достигал никто.
Опять триумф. Громадный успех книги об Антарктике, турне с лекциями по всей Европе, венценосная любовница в Санкт-Петербурге, русский орден святой Анны и сто тысяч рублей золотом, пышные приемы и щедрые награды у Гогенцоллернов в Берлине и у Габсбургов в Вене, оглушительно шумная поездка по Америке, избрание сначала членом ордена Рыцарей Золотого Круга, а затем и одним из двенадцати его магистров.
Слава, почести, деньги…
Ложь, подлости, падения…
И всякий раз после очередного низвержения с пьедестала новая экспедиция в Антарктику, еще одна погоня за Сверкающей Звездой.
Там, в стужах полярного юга, он часто шел по грани между жизнью и смертью, мерз, голодал, тяжко работал, но та его первая слабость, которой он так позорно поддался в экспедиции Скотта, не повторилась больше никогда. Интересно, однако, не столько это, как то, что чудеса поистине беспримерного мужества он нередко проявлял в своих экспедициях единственно во имя товарищества, без всякой корысти и даже в ущерб собственным интересам. Лишь пламя отваги и высокое чувство дружбы могло заставить человека в зимние штормы пересечь на шлюпке огромное водное пространство от кромки материкового льда Антарктиды до острова Южная Георгия. Обмороженный, опухший от голода, больной цингой, он пришел в салвесеновский Грютвикен, чтобы сказать: «Друзья, мой корабль погиб. Нам удалось высадиться на берег, но люди скоро останутся без пищи. Я прошу помочь мне спасти их».
Одолеть путь шлюпки китобойное судно не смогло. Тогда Шеклтон купил большой пароход, но и на нем пробиться к терпящим бедствие полярникам не удалось.
Не теряя времени, он поворачивает к Фолклендским островам и там покупает еще одно судно, корабль, способный плавать во льдах.
В организацию спасательной экспедиции он вложил все свое состояние, разорился, но долгу товарищества не изменил. И не стал другим. Шеклтона с его честолюбием, страстью к наживе и всеми подлостями могла исправить только могила…
И вот финал: могила среди черных камней Южной Георгии. Я стоял возле нее, думал: «Что же ты обрел в своей бурной жизни, Эрнст Генри Шеклтон? Где твоя Сверкающая Звезда? Да, к сожалению, под этими черными камнями…»
Говорят, перед смертью люди мудреют. Наверное, он не успел. Жизнь оборвалась слишком неожиданно.
Впрочем, в чем мы можем винить его? Каков мир, породивший человека, таков человек.
…По заросшей бурым вереском тропинке я поднялся в горы, к зажатому между скал голубому озеру. Глубокое и прозрачное, оно подарило мне горсть студеной воды. С его берега далеко был виден усеянный айсбергами сталистый простор океана. Искрясь на солнце, айсберги медленно дрейфовали на север. Там, за сорок восьмой параллелью, они навсегда исчезнут. Там — теплые воды…
Голубой эшафот
Приземистый, сутулый, в заношенной морской униформе, он стоял перед капитаном с устало заискивающей улыбкой.
— Прошу вас, сэр, я говорю правду, клянусь вам. Я не Андерс Акре, я Джексон, Вильям Джексон. Разве это лицо норвежца? — Дрожащей рукой он медленно стянул с седой головы фуражку. — Это лицо чистого ирландца, сэр. Я родился в Норвегии и знаю язык норвежцев, как родной, но мои родители ирландцы, Дэвид Джексон и Анджела Липтон, ирландские католики из Ольстера. Вы знаете, в Ирландии между католиками и протестантами идет вечная война. Родителям пришлось уехать в Норвегию, в Осло жил дядя моей матери. Я родился в его доме. В тридцать шестом наша семья переселилась в Америку, мы получили подданство. Я американский ирландец, клянусь вам, сэр. Здесь все считают меня сумасшедшим, мне никто не верит. Но это правда, я был первым помощником капитана на «Вайт бёрд» вы не могли не слышать о «Вайт бёрд», это я сжег «Вайт бёрд», клянусь вам…
Судя по внешности, на сумасшедшего он вряд ли был похож. Его потертая одежда была аккуратно выглажена, иссеченное глубокими рытвинами лицо тщательно выбрито. Но воспаленные глаза, сверкавшие за стеклами очков, как глаза больного лихорадкой, невольно вызывали подозрение. И еще эта дерганность. Как будто его кто-то поминутно толкал в спину.
Показывая документы на имя норвежского шкипера Андерса Акре, он убеждал нашего капитана, что эти документы поддельные, что их выдали ему восемнадцать лет назад, желая избавиться от Вильяма Джексона, виновного в гибели лайнера «Вайт бёрд» («Белая птица»), более трехсот его пассажиров и многих членов команды.
Для капитана эта встреча не была неожиданной. Портовые власти предупредили его и, заранее извиняясь, просили не обращать на этого человека внимания. Шкипер давно не работающей норвежской китоловной станции Андерс Акре, называющий себя Вильямом Джексоном, рассказывает о «Вайт бёрд» всем капитанам, чьи суда заходят в Грютвикен. Он просто слегка не в себе. С людьми, долго живущими на проклятой богом земле Южной Георгии, такое иногда случается.
Но как не обращать внимания, если человек, пусть и не совсем нормальный, заглядывает тебе в глаза с мольбой и надеждой.
— О «Вайт бёрд» я что-то читал, не помню что, — вопросительно глядя на меня, сказал капитан сдержанно.
— Так называлось американское пассажирское судно, сгоревшее в первый день пятьдесят пятого года, — ответил я, давая понять капитану, что наш собеседник меня заинтересовал.
