Луи Буссенар - Необыкновенные приключения Синего человека
Воистину неисповедимы пути Господни.
Феликс очнулся и удивился этому. Он не мог сказать точно, сколько времени прошло. Казалось, он во власти какого-то непрекращающегося кошмара. До слуха долетали приглушенные крики, сотни птиц величиной с голубя кружили над ним. Вероятно, француз потревожил их, и теперь пернатые злобно клевали и щипали его, как бы давая понять, что место занято, что ему надо убираться отсюда.
— Попугаи, — произнес он вслух. — А впрочем, нет. У этих не такие мощные клювы. Черт побери! Где я? И что произошло? Ах да! Я же свалился сверху… А где же остальные? Боже мой! Да я разбился… А тут еще эти мерзкие птицы норовят клюнуть в глаз. Правда, клювы у них слабоваты, пожалуй, это не опасно.
Рассуждая вслух, путешественник между тем осмотрелся. Он лежал на спине в тени деревьев, на подстилке из сломанных ветвей.
Феликс попытался подняться, но не тут-то было. Все тело занемело от сильного удара при падении. Он не смог пошевелить ни рукой, ни ногой.
— Еще этого не хватало! Я теперь, наверное, похож на кусок мармелада. Но почему-то мое тело все желтое… Это что-то новенькое. Боже мой! Да тут яичная скорлупа! Ого! Нет, я похож не на мармелад, а на омлет. Просто копия. На такой омлет, пожалуй, нужно дюжин сорок яиц… Одним словом, злоключения продолжаются, свободно переходя от трагедии к гротеску[172] и обратно. Что-то еще будет?.. Похоже, я угодил в гнездо…
Синий человек не ошибся. Волею провидения[173] он упал не на землю, что означало бы мгновенную гибель, а в гнездо. И в какое гнездо!
Оно состояло из множества туго переплетенных веток и в ширину достигало метров шести. В середине находилось углубление, дно которого оказалось так крепко слажено, что по нему можно было без страха топать ногами. Это воздушное сооружение нисколько не пострадало от мощного удара.
А вот яйца, кроме, быть может, пары десятков, погибли. Феликс явился невольной причиной этого несчастья.
Торговец колониальными товарами мог заметить, что в стране кофе, сахара и кампешевого дерева[174] существовали и другие удивительные вещи. Он стал непрошеным гостем прекрасных птиц, родичей дроздов. Они живут обычно стаями. Понимая, какие преимущества несет с собой такая жизнь, пернатые собираются в огромные колонии. В такой колонии все общее: добыча, жилище, дети. Птицы сообща добывают пропитание, сообща обороняются от врагов, сообща выращивают потомство.
Ткачики, а именно так их здесь называют, на редкость дисциплинированы, им чужд дух соперничества. Они все вместе строят огромное гнездо — общий дом для крылатой республики. Нужно видеть этих неутомимых тружеников, снующих туда-сюда по округе в поисках строительного материала. Если попадается тяжелая ветка, колонисты собираются по три-по четыре и в клювах приносят ее к будущему гнезду.
Мастерски сплетенные, с необыкновенным терпением и знанием дела подогнанные одна к другой, все эти ветки вскоре превращаются в настоящую цитадель[175], которая надежно защищает пернатых от здешних ураганов.
Когда приходит время кладки яиц, то все они оказываются вперемешку на дне гнезда. Птицы разбиваются на группы. И пока одна присматривает за кладкой, остальные заняты поисками пропитания.
Едва появившись на свет, малыши-птенчики ощущают родительскую заботу и тепло и не знают точно, кто из добрых мам их родная мать. Самки ткачиков любят всех птенцов одинаково, независимо от того, чьи это дети. Нежности материнского сердца хватает на всех.
Самцы ткачиков — истинные воины, которые зорко следят за безопасностью колонии, отважно отбивая нападения врагов, будь то обезьяна-любительница яиц или кровожадный хорек, охотник до нежного мяса только что вылупившихся малюток. Самоотверженно сражаются они и с крупными хищниками, атакуют их большими стаями и обращают в бегство.
Кроме того, инстинкт безошибочно подсказывает нашим героям место вблизи осиного гнезда. Здешние осы очень крупны, у них красное брюшко. Насекомые строят свои гнезда среди ветвей по нескольку на одном дереве.
Две колонии, птичья и осиная, великолепно сосуществуют рядом, живут в полном согласии, а при случае приходят друг другу на помощь. Горе обезьяне, хорьку или пальмовой крысе, подобравшейся к гнезду ткачиков. На врага обрушивается осиный рой. В свою очередь благодарные соседи защищают ос от хищников-осоедов.
Вот в эту веками отлаженную жизнь и вторгся несчастный Феликс Обертен. Хотя теперь его вряд ли можно было назвать несчастным. Скорее, наоборот. Гнездо ткачиков, площадь которого составляла не менее пятнадцати квадратных метров, спасло его от верной гибели.
Птицы галдели без умолку, так что француз совсем оглох. Однако он постепенно приходил в чувство и вскоре, прислушавшись к себе, с радостью понял, что сильно ушибся, но не повредил кости. На теле не было ни одного перелома. Весь в поту и в яичном месиве Обертен сел и вдруг ощутил, что страшно голоден. Он проворно схватил яйцо, даже не проверив, свежее ли оно и нет ли внутри маленького существа, готового при первой же возможности больно клюнуть его в нос.
Однако тут же возникли непредвиденные сложности. Крики ткачиков не слишком беспокоили незваного гостя. Но птичий гам привлек внимание ос, которые вылетели из своего гнезда и стайками кружили теперь над его головой. Зная по опыту, насколько болезненны укусы свирепых насекомых, путешественник пустился в бегство. К счастью, дерево, на верхушке которого он находился, высокое и с густой листвой, не было чересчур толстым, и бакалейщик без труда обхватил его руками. Нащупав лиану, он крепко взялся за один ее конец, ногами оттолкнулся от ствола и таким способом улетел от гнева ткачиков и их грозных соседей, столкновение с которыми не сулило ничего доброго. Теперь опасность была позади. Голод тоже слегка утих. Синий человек поднял голову. Вековые деревья шумели над ним, и за их кронами почти не было видно неба. Сколько времени прошло с тех пор, как товарищи потеряли его из виду, он не знал. Где они сейчас? Что с ними? Феликс несколько раз протяжно крикнул в слабой надежде быть услышанным. Но вокруг — тишина.
Там, наверху, экваториальное солнце сжигает листву, там, наверху, раскаленные скалы. Там поют птицы, жужжат букашки, там кипит жизнь.
Здесь, внизу, прилипчивые мухи, чей укус вызывает лихорадку. Здесь отвратительный гнус, сырость и мало света.
У парижанина было такое ощущение, что он в теплице: кругом плесень, воздух влажен и горяч.
Отыскав немного затхлой воды и едва-едва утолив мучительную жажду, Обертен решил, что отсюда надо скорее выбираться. Однако в какую сторону идти? Солнце, обычный помощник в таких случаях, не проникало в чащу. Пришлось двигаться прямо, куда глаза глядят, время от времени, наудачу, издавая протяжный, призывный клич.
